В девочке, которой ты могла быть, но так и не стала - очень мало от девочки, очень много от океана. Глубина, отсутствие беспокойства, способность отражать небо, полное звезд и облаков. Только ты оказалась к этому не готова, я понимаю, я и сам думал, что не готов.

В девочке, которой ты так и не стала, очень мало от девочки и очень много от сада. Ощущение жизни, размеренное чувство свободы, путь от идеи до воплощения. Только ты решила, что этого не осилишь, не нужно, не настолько и интересно.

Девочка , с которой ты упрямо избегаешь знакомства - вся состоит из любви и жизни, я то знаю: я видел, как ты танцуешь, слышал, как ты смеешься.
Как мне тебя познакомить с самой собой? Как помочь тебе вспомнить, на что способна?

Девочка просыпается утром влюбленной, читай - всесильной.
Мир просыпается с ней, читай - тоже в нее влюблен.
И нет, это не решает сразу всех проблем или всех задач, не убирает навсегда грусть или чувство страха.

Но... в шагах теперь слышно море, в груди разрастается сад, и перед сном даже в городском шуме машин ты начинаешь слышать прибой
Думаю, тебе очень понравится быть собой.

Когда это все начиналось - 5 лет назад - мало верилось, что все это время получится сохранять анонимность. Это начиналось игрой, тетрадью сновидений, чем-то очень личным, что будут изредка читать сестра и друг.
И теперь, когда я читаю ваши сообщения, получаю открытки - адрес, отличии от имени, никогда не был скрыт - когда смотрю комментарии, открываю картинки и фотографии, которые вы присылаете - мне даже не верится, что все это в самом деле.
В некоторые дни я думаю, было бы здорово познакомиться по-настоящему. А потом думаю - а что, если тогда пропадет все это очарование игрой, что если все и держится на этой тайне, на том, кого каждый представляет за фигурой автора?

Рассказывайте в комментариях о себе, берегите свое сердце, запоминайте сны, или отпускайте их с рассветом сниться кому-то еще. И подписывайте на канал, куда без этого. )

https://t.me/whale_lullaby

- Я собираюсь научиться открывать кокос
- А я собираюсь никогда не переставать играть, даже когда мне будет 30 лет, или 100.
Мы в том возрасте, когда 30 и 100 кажутся одинаково отдаленными.
Джо смотрит на меня с улыбкой, мы стащили клубнику, не пообедав – и это плюс еще один наш секрет. Среди остальных тайн – я умею приручать волны, делать их большими, или маленькими-маленькими, как котята нашей белой кошки. Чтоб уместить в ладошке и так носить с собой, хоть целый день. Маленькое личное море – такое нигде не купишь, и никому не расскажешь, а вдруг еще отберут. Джо – понимает язык всех зверей, и умеет летать, но только когда никто на него не смотрит.
- Как ты думаешь, мы разучимся этому всему, когда станем взрослыми? – он вытирает ладошкой перепачканный клубникой рот.
- Не знаю, как тебе, мне кажется, есть кое-что похуже, чем разучиться. Например, решить, что никогда этого не умел. О, или вот еще – обьявить за обеденным столом, что нужно, наконец, быть уже серьезными и поменьше выдумывать сказок.
Мы смеемся – это как раз то, что нам сегодня сказал папа Джо.

Липа во дворе зацветает и отцветает после этого разговора еще двадцать раз. Я теперь и вправду умею – открывать кокос, не бояться теней ночью на потолке, выбирать шираз. Но каждый раз, когда я оказываюсь у моря, волны беспокойно опускаются и поднимаются в моей груди.
Джо живет недалеко от ботсада, ходит туда каждый вечер, когда даже охранник спит. Останавливается у аллеи, где розы и липа. Приподнимается на носочки. Со стороны кажется, что летит

Все, что было тогда вокруг - красота и мы. Мир выбрал нас среди прочих всех - на него смотреть, замечать - стрелы уитменовских листьев травы, людей, в которых живут целые города, чем-то на них похожие, солнце, целующее по-взрослому - на коже остаются следы от его касаний.
Все что с нами происходило весь этот год - рассветы, ночные сеансы фильмов: проектором - наши глаза, экраном - небо.

Мне приходилось зажмуриваться и потом резко распахивать глаза и смотреть - ты взаправду? Весь этот мир, в котором есть ты, большие красивые олени, выращенная мята на солнечном балконе, есть самая разная музыка и самые разные языки, и черный песок, и лава, и детеныши львов, и тысячи миллионов историй, какие только захочешь, и в этом всем многообразии можно всегда придумать что-то еще.

Мир, о котором сладко думалось в пять
Жадно - в тринадцать
Скептически - в семнадцать
Остро - в двадцать три
и вот теперь, думается мне, вот теперь он - на расстоянии вдоха, выдоха, на расстоянии одного поцелуя – не устает выбирать нас.

И все что с нами происходило тогда - не ропщет, не сомневается, ни о чем не просит. Все еще не перестает.

Проголосуйте за любимого автора подкастов — и помогите ему получить премию VK Podcast Awards!

В шорт-лист номинантов вошли подкастеры, творчество которых вы слушали чаще и дольше всего. Они регулярно публикуют новые эпизоды и создают уникальные авторские материалы. Проголосуйте за номинанта, чьи подкасты вызывают у вас наибольшую симпатию, — и помогите ему выиграть в номинации «Выбор пользователей ВКонтакте». Голосование завершится 12 апреля в 12:00.

Победителей в других номинациях выберут эксперты и участники [club36099097|РИФ 2019], а также Команда ВКонтакте. Подведение итогов и награждение состоится 17 апреля на [club36099097|РИФ 2019], результаты будут также опубликованы и в этом сообществе.

За первое место авторы получат микрофон ручной работы «Союз» и промокупон на продвижение в рекламной сети ВКонтакте, а серебряные призёры — промокупон и сувенирную продукцию VK.

Ознакомиться с информацией о номинантах можно здесь: vk.com/@authors-vybor-polzovatelei-vkontakte

Так мы взрослеем – волшебники, владельцы островов счастья, принцессы с короной из одуванчиков, рыцари справедливости. Вырастаем, и теперь, выходя из дома чаще надеваем на себя серьезность, плащ из снов оставляем висеть в шкафу (и то, если до сих пор не вывезли на чердак). Больше следим за курсом доллара, меньше – за облаками.
Кто эти люди? Когда они стали нами?
Кто напомнит, что еще можно быть таким, каким хочешь сам?

Ты можешь быть крылатым:
когда смеешься, когда загадываешь желания. В эти моменты сходишься всеми родинками с узорами мироздания. Чувствуешь, чувствуешь, как растешь?
Ты можешь быть дочерью океана:
когда учишься находить сокровища – в себе, и тех, кто сейчас рядом. Когда перестаешь бояться глубины и любой страх растворяешь в себе, как соль.
Ты можешь быть тем, кто выдумывает новые миры:
когда не прячешь в ящик свои идеи, а даешь им объём и форму. Фантазию облекаешь в имя, обрекаешь на цвет и звук, вписываешь в реальность.

Послушай, ты и есть тот любимый ребенок, который способен на все на свете.
Случайся с миром – новой историей, во весь голос исполненной песней, долгой прогулкой, подсмотренным сном, объятьем, звонком, поцелуем, смешным придуманным словом.
Он так сильно соскучился по тебе – такому легкому на подъем. Беспрекословно живому.

#аудиоверсия@cityhaze
Мне так хочется объяснить тебе, что все нормально, что это ничего страшного – ну да, кажется, что мороз, злость и серость теперь отвечают за твое сердце, но это только кажется. Только кажется.

Мне хочется сказать, что ты живая, и потому – с тобой все в порядке, все хорошо, а ты начинаешь плакать, едва услышав это «живая», и сквозь слезы пытаешься обьяснить мне, что ничего такого в себе не чувствуешь, что это другие – о силе, красоте и жизни, а ты – так, просто; бог пожал плечами и ты родилась из этого жеста: ну, есть я, и что?

Все сказки автора: #Кит_не_спи@cityhaze
#Озвучки_Макса_Рязанова@cityhaze

И он говорит ей: «Ты солнце, солнце», а она говорит: «Не верю». И он говорит ей: «Ты птица, и крылья твои огромны, смотри, до неба».
А она говорит:
- Перестань, ну какая птица, я человек, я ничего не умею. Утром пролила чай, вчера промочила ноги. Я не знаю, как этот мир устроен, для кого придуман. И вообще, сейчас больше занята мыслями, как вылечиться от простуды, чем о законах творения, правилах мироздания.

Он удивляется:
- Ты можешь быть занята чем угодно, как это отменяет твою крылатость? Как что угодно может разучить тебя быть собой?
И она так рыдает от этого “быть собой”, что клянется никогда больше с ним не встречаться. Зачем? Забивает только голову ерундой.

И проходит 10 минут, или год, или несколько лет, прежде чем она начинает видеть: свет, из которого сшитый воздух, землю, в которой зреют будущие деревья, людей, которые в саду выращивают фрукты, а в себе – звезды. И ее заполняет чувство, словно все это – правильно, так и должно быть, будто всегда можно выбрать новую из орбит. И так становится легко от этих мыслей, даже выравнивает спину, когда идет.

Мальчик на улице дергает бабушку за рукав, они смотрят на девочку. Та – летит.

Это игра такая. Все, что я знаю о правилах – им здесь следует следовать, если ты, например, река. Тогда тебе плыть, целуя левые, правые берега. Если ты маяк – тебе светить, чтобы люди и корабли не сбивались со своего маршрута. Если ты огромный лес – будь добр, позаботься о соотношении влаги, воздуха и тепла.

Но ты – человек, и сколько я не пытаюсь, не могу разобраться с правилами для тебя. Ты можешь быть самым добрым – и проиграть, можешь никогда не обманывать – и оказаться преданным, можешь выстроить себе самый крепкий панцирь – и он будет сломлен одним обьятием. Действовать из лучших побуждений и услышать: «Ты все испортил», перепутать контакт, отправляя «Спокойной ночи» и получить в ответ: «Ты, кажется, спас меня от кошмаров».

Это игра такая: случайный прохожий может сказать то самое слово, которое поможет найти ответ, лучшим путешествием вполне способно оказаться то, в начале которого ты потерял адрес пункта прибытия, а человек, с которым вы не нашли общий язык при первой встрече – совпадет с тобой по всем линиям и родинкам, и поможет тебе вспомнить саму себя, а может и не вспомнить, а создать. Как видишь, очень много вещей непредсказуемых, и не так много – одинаково работающих для всех.

Вот к примеру, посмотри, что случится, если ты за правило возьмешь жизнь.

- Я ведь даже не знаю, что отвечать, если бы кому-то пришло в голову спросить, как мы с тобой познакомились. Ну не скажешь же ты этим прекрасным людям, что мы и так всегда были, что каждый мой атом всегда знал, что есть на свете каждый твой атом, даже если не был в курсе географических координат. В конце концов, география – это просто условность, способ обозначения присутствия, неплохой, да, но есть и другие.

Или как рассказать, кем ты приходишься для меня, так, чтобы все сразу стало ясно, и обойтись без метафор, а может быть – только ими. Мои клеточки светятся, зная, что твои клеточки в это самое мгновение заняты тем, что являются тобой. Я когда думаю об этом, мир чуть больше становится похожим на место, где вполне себе можно жить.

И я ношу в себе твое имя – как это много, думаю я, – знать целое имя, - держу его в кармашке между человеческим сердцем и тем, вторым, которое – навсегда. И вот как мне об этом кому-то рассказывать? Решат, что имеют дело с сумасшедшим, а то и вовсе, с влюбленным, попробуй потом восстановить репутацию. Даже сейчас, когда собираю вместе все эти слова – сердце дрожит, как волчок.
Второе, кажется, еще сильнее первого.

- Я не знаю, почему это повторяется каждый год, - Нил вздыхает так, что я почти ему верю. - В это время, когда принято давать обещания – себе и миру – я всегда предельно честен и знаю, что смогу стать таким человеком, которым мне самому хочется быть. Более внимательным к тем, кто рядом. Доводящим до конца все то, за что берусь. Ответственным. Соблюдающим правила и дедлайны.

А потом – раз – и вот, я уже хожу, ищу по палаткам что-то от живота, потому что обьелся горной черники. Сбегаю с шумного семейного праздника в парк, чтобы дочитать книжку. Надеваю незнакомке на безымянный кольцо из стебля одуванчика. Приезжаю с моря бледным, потому что целыми днями читал в архиве биографии смотрителей маяков. Пишу сказку о снеге, срывая срок сдачи отчета.

В мире, где каждый год появляется по двести пять новых способов быть успешным, где ученые пытаются синтезировать ген продуктивности, мой способ жизни – преступление против всего прогрессивного человечества.

- Я надеюсь, - продолжает Нил, - что в этом году у меня наконец-то все получится. Получится стать нормальным.
Мне хочется отговорить его от этой безумной идеи, кто же тогда будет писать сказки о снеге, или создавать теорию о взаимосвязи цвета шапок жителей и силы ветра? На чьи плечи тогда ляжет обязанность замечать первые пробившиеся сквозь снег цветы и прогонять от спящих тяжелые сны?

- Может, - осторожно начинаю я, - ты отложишь эту идею на следующий год?
Нил обещает подумать. Начинается снегопад.

У моей любви две пары глаз - одна, чтоб видеть тебя, как ты собираешься, расчесываешь волосы, прыгаешь на одной ноге, надевая носок. Вторая - чтоб смотреть вглубь: я хочу знать, что тебя расстраивает и сразиться с этим, знать, что вызывает у тебя чувство жизни, причастности к происходящему - и воссоздавать это столько раз, сколько будет необходимо.

У моей любви два рта - один, чтобы целовать тебя, второй - чтоб рассказывать тебе о тебе самой и о мире. Стоит мне увидеть что-то красивое, или необычное - облако, похожее на щенка, ракушку возле лужи посреди улицы, гнездо из шарфа, вязаную птицу у девушки на плече - уже знаю, как буду тебе говорить об этом, а ты слушать со смесью удивления и недоверия: “Ты будто магнит для таких странных и прекрасных случайностей”. Ха. Словно иначе мы бы встретились.

Кожа у моей любви тонкая-тонкая: каждое слово твое способно оставить на ней отпечаток, протянуться царапиной он живота, через ребра и до ключиц. А может, наоборот, убрать рубцы, которым множество лет, разгладить шрамы. И только сердце у моей любви одно, несоизмеримо большое: в нем с легкостью помещаешься ты, город, столкнувший нас лбами, горы, в которых ночует солнце и рождается снег.

Приходи. От звуков твоих шагов в моем сердце включается свет.

Те, кто говорят, что знают тебя – ну что они на самом деле знают?

Как звучит твой смех, когда удается тебя рассмешить. Какую слушаешь музыку. Любимый цвет. Сколько у тебя друзей. Как любишь проводить свое свободное время (когда оно, все-таки, появляется). О каких книгах можешь говорить часами. Название пиццы, которую выбираешь чаще прочих. Какие темы при тебе лучше не поднимать. Еще пару-тройку фактов, которые, по их мнению, позволяют им прекрасно тебя понимать.

А теперь, крошка-лис, скажи, кто знает о тебе такое:
Что ты чувствовала, когда обнимала человека и ощущала, что это последняя ваша встреча. Сколько рассветов ты встретила сама: проснуться рано-рано, выйти на балкон, стать лицом к востоку, смотреть, как город просыпается от лучей, как внутри все светится от восторга.

Что говоришь себе, когда что-то не удается. Как успокаиваешься после долгих и страшных снов. О чем были твои мысли, когда заходила в теплое ночное море, смотрела вниз и видела только блестящие спинки рыб и звезды.

Как реагирует твой ум и тело, когда сталкиваешься с абсолютной красотой, чистым искусством. Кто помог тебе стать такой, какая ты есть сейчас. Что ты чувствуешь, когда я спрашиваю тебе о всем этом.

Крошка-лис смеется:
- Ну перестань, я и сама не знаю ответов на половину этих вопросов. Но у меня есть – время, есть мир, в котором люди узнают друг друга не только по словам, еще – по отклику в сердце, есть длинные зимние вечера, когда можно успеть обсудить все на свете, есть летние звезды, освещающие тайны.
Я и сама не знаю, какую новую правду узнаю сегодня – о тебе, о мире, и о себе. Как минимум, мне никогда не придется скучать.

Я свободу тебе вписываю под кожу, а поверх - родинки, россыпью из созвездий. В глаза тебе вкладываю красоту мира, в сердце - красоту жизни, в уши - слова и музыку, голоса любимых.

Я хочу, чтобы ты сама узнавала, на что способна, у тебя будут для этого инструменты: любопытный ум, пылкое сердце, способность замечать незаметное, умение быть чуткой, беречь всю эту тонкость и хрупкость мира.

Я оставил повсюду тебе подарки - цветок, проросший сквозь лед на вершине большой горы, отблеск лучей в городе на воде, свет, проникающий сквозь окна и витражи.

Твое имя во мне отзывается и дрожит, я любуюсь тобой в каждом из проявлений. Учись быть смелее, чтоб не только наблюдать, еще – действовать. Сохраняй свою нежность даже в остром горниле мира и не оставляй осуществление на потом.

В остальном – рассчитывай на меня.

А расскажу-ка я историю, как я спас прекрасный паблик [club74217691|Кит не спи] от Роскомнадзора. Короче, история такая - года полтора назад в СМИ была абсурдная истерика про полумифическую суицидальную игру \"Синий кит\". На фоне истерики начали массово блокироваться паблики. И тут я вижу - \"Кит не спи\" заблокирован. Очевидно, на фоне той же истерики. Хотя перепутать \"Кит не спи\" с суицидальными пабликами - это примерно как перепутать жизнь со смертью. Это не то чтобы разные вещи - это вещи прямо противоположные.

Короче, первое что я сделал - это вышел на создателей паблика и предложил им восстановить контент в другой группе. Потому что, по счастью, я архивировал тексты \"Кита\" для своего Телеграм-бота, плюс через API вконтакте можно было вытянуть из репостов весь контент оригинальных постов - с картинками, музыкой и всем остальным.

Но этого, конечно, было недостаточно и я вступил в переписку с администрацией Вконтакта и Роскомнадзором. Ответы потрясали своим абсурдом - Вконтакт заявлял, что Роскомназдор должен лично им позвонить и приказать разблокировать, а Роскомнадзор говорил, что поскольку Вконтакт группу заблокировал, то его требования выполнены, в Реестре запрещенных сайтов паблика нет, поэтому все в порядке и ничего делать не надо.

Произведя несколько итераций со взаимным переводом стрелок между организациями, я понял, что надо копать глубже. И накопал на сайте Роскомнадзора страницу с формой записи на прием к начальству. Недолго думая, записался, присовокупив к заявлению всю историю.

Прошел месяц. Я уже забыл, что я отправлял эту форму, но тут мне звонит человек на мобильный и говорит, что он то самое начальство из Роскомнадзора, и предлагает для начала обсудить вопрос по телефону. Я объясняю ему ситуацию. Он говорит - хорошо, давайте я скажу Вконтакту разблокировать, а вы посмотрите, нет ли там противоправного контента, если есть, удалите. Я соглашаюсь, предупреждаю администрацию паблика, и уже через час после звонка паблик оказывается разблокированным. Все были счастливы. Никакого незаконного контента, разумеется, никто так и не нашел, но подзаголовок группы на всякий случай заменили с \"Игры\" на \"Книгу\".

В общем, это был очень интересный и вдохновляющий опыт.

Любимых от тех, кого не любят - отличает множество разных примет и знаков.
У них тон уверенней на одну десятую герца, улыбка такая - либо сгореть, либо согреться, никогда не знаешь, какая именно тебя ждет сегодня.
В каждом поступке - ощущенье себя свободным, в любом из действий - уравновешенное совершенство: в них так бесконечно верят, что все удается словно само собой.

Тех, кого любят - видно издалека: и походка у них легка, и шаг вкрадчивее и мягче. Осенью их можно застать в лавках, где продают фонари и домашние звездочки, весной - рисующими на стенах слова приветствия для вернувшихся из путешествий, зимой их руки всегда согреты, а летом они обычно принимают подарки - персики, песочные замки или рассвет.

Список можно продолжать на бесконечное множество пунктов.
Тогда как у тех, кто любит - только одна отличительная черта - у них в глазах вселенная отражена.
Если Бог с остальными играет в прятки, то с ними - лишь в поддавки. Как тут спрячешься, раз у каждого так просвечиваешь изнутри.

Осенью дома покидают только выросшие дети и птицы – остальные же возвращаются. Разуваются, снимают с плеч рюкзак. На кухне спешат поставить чайник – и в этот момент ощущается почти физически, как дом наполняется историями, которые собирались специально для осени. Собирались с июльской земляникой, июньскими рассветами, августовскими звездами. Рассказывай их. Слушай себя.

Осень – самое время узнавать о себе: свои границы холода и тепла, свою потребность в делах, которые хочешь делать дальше, в людях, которых хочешь видеть ближе. Сколько чая необходимо, чтобы согреться. Сколько объятий, чтоб перестать бояться.

Некоторые вещи каждую осень нужно вспоминать заново. К примеру, что ты живой – и потому способный на тепло и свет: на яркие поступки, на слова, способные вызволить сердце из холодного кокона.

Главное – не замирай. Держи за руку того, кого любишь, срывай виноград, под подушкой держи морскую ракушку, нарисуй на обратной стороне зонта любимое созвездие, угощай других яблоками и карамелью, не считай дни до весны, лучше считай себя – счастливчиком и свой дом наполняй теплом.

Мир сощуривается от света, когда ты играешь, целуешься и смеешься.
А остальные дела вполне себе откладываемые на потом.

Так живешь, обычной, как тебе кажется, жизнью. Готовишь ужин, строишь планы на выходные, довольствуешься, что нашел, наконец, баланс между работой и чем-то личным. Забываешь уже, что может быть по-другому.

А потом встречаешь кого-то из них - неважно, на шумной ли улице, или прямо у своего порога.
И чувствуешь, как мир оживает лотосом, синей птицей, ласковым сердцем в твоей груди.

Как они красивы: безумная смесь ироничности, дерзости, доброты. Как они находят силы в себе идти, даже если напуганы, сбиты с ног и толку. Носят в себе музыку, сны и сказки. Да что там – носят! Кажется, состоят из них, как другие – с костей и кожи.

Возвращают упавшие звезды туда, где они нужнее: в сердца отчаявшимся, боящимся темноты. Берегут цветы от сквозняков, словами отогревают холод молчания и не столько ждут чудес, сколько учатся принимать участия в их создании.
Совершенно реальные, с костей и кожи на самом деле. Включающие свет, выключающие ложь.

Я не знаю, что ты там говоришь об обычной жизни, когда так безумно на них похож.

Чудеса, конечно, очень непредсказуемые и появляются на пороге в самом разном виде.
Например, в одежде почтальйона, который протягивает посылку.

А там - сказки! Самые настоящие, бумажные. С картинками - тоже совсем сказочными! И там столько крутых авторов, и даже, представьте, есть сказка Кит не спи.
Вы и сами можете убедиться - [club74962618|Городские сказки].

Ребята завтра устраивают сходку со сказками и музыкой, и там можно купить этот сборник. [club97249354|Городские сказки | встречи в Москве]
Если у вас получается - обязательно сходите) И передавайте от меня привет этим безумным и крутым ребятам)

Это такие специальные летние дни, не имеющие имени, состоящие сплошь из солнца, вдохов, выдохов, мятно-арбузного утреннего тумана.

Мы пьем лимонад, слушаем, как пенится океан, ну и что, что за тысячи от него километров.
- Если бы я выбирала, кем стать,- говорит Аму, - я бы выбрала быть южной линией горизонта. Из тех, на которые смотришь и точно не знаешь – это еще море, или уже небо.

- А я бы хотела – лучом, проходящим сквозь витражи. Быть такой стремительной, яркой, прямой, а потом столкнуться с этой невозможной красотой и рассыпаться на миллион разноцветных бликов.

- Если уж совсем без ограничений, то я бы выбрал быть музыкой, - говорит Рур, - не всей в мире, это невозможная роскошь. А, например, той, которая еще только пишется. Ощущать этот переход – вот меня не было, а вот я появляюсь, и становлюсь целостным и связываю с собой пространство и время, и звучу впервые, и сколько бы ни звучал после – заново переживать это рождение, эту связь со всем.

Джиу Джо смотрит на них: живых, ярких, уже вмещающих в себя и блики, и море и несколько штук небес (включительно до седьмого). Думает – стань они кем угодно: от северного сияния до озера голубого, написанным текстом, пленяющим звуком, солнца восходом – так ведь даже не поменяются особо.

Так оказываешься в самой средине лета, его сладкой мякоти, думаешь – вот и добрался до средины, вытерпел эту горькую жесткую кожуру, дальше – только сладость. Улыбаешься про себя: «Ну, раз это средина, должна быть и косточка».

Думаешь – вот бы достать себе эту косточку июля, сердцевину лета, посадить потом на балконе. Даже не поленился бы каждый день вставать пораньше, чтобы полить, включал бы ей шум прибоя, или Дэвида Брауна, или музыку тех ребят, поющих о серфинге, лайме и Австралии.

Вырастет из этого целое новое лето, собственное лето: бесконечное, ручное, покладистое. Никакого иного холода, кроме предрассветной мятной прохлады, никакой иной темноты, кроме той, которая уже вмещает солнечный блик.

«Я владелец дерева, на котором растет лето», - почти как у Межелайтиса, с его «владелицей острова счастья». Думаешь, разламываешь абрикос, замечаешь, как мягко косточка ложится в твою ладонь.

Ты так же умещаешься в ладошку лета.

t.me/whale_lullaby

- Раз в год, - говорит Эльза, - я ношу траур по несбывшемуся.
По тем, кого считала «своими людьми», и кто ушел, или от которых я ушла, а потом струсила сказать, что хочу вернуться. По тем, кто даже не приходил, а все время стоял в стороне, и не приближался ни на шаг, сколько бы я не шла навстречу.

По городам, в которых не побывала. И не потому, что не получилось, а потому, что перехотелось. Название города перестало вызывать предвкушение поездки, предчувствие приключения. Потерять мечту куда обиднее, чем забыть билет на поезд и обнаружить это уже на вокзале.

По невысказанным словам. Знаешь, которые всегда в тебе, всегда, кроме того единственного подходящего момента, когда можно было сказать, а ты не сказал. И носишься потом с ними, и каждое напоминание заполняет рот горькой слюной.

По планам, сорвавшимся на пол пути, по идеям, которые страшно хотелось воплотить, но так ничего и не получилось. По подаркам, которые так и остались в сувенирных лавках, книжных магазинах, хотя ты, казалось, уже видишь, как будет радоваться тот, для кого они предназначались.

И не подумай, это не праздник самокопания, не аукцион невиданной жалости.

Просто иначе они – все эти «а что если бы» и «а ведь могло бы быть» - будут ходить за тобой по пяткам, и петь на разные лады тоскливые песни. Не лучший способ проводить вечность, сжатую в несколько лет.

Просто истории поражений, все эти «не получилось», «не смогла», «очень хотелось, но» - они так же важны, как все остальные. Это твои болевые точки, да, но тем скорее ты почувствуешь, когда перерастешь их, станешь выше, сильнее, звонче. Ну а что сейчас мучительно и до слез – так это тоже о росте.

Помнишь, как у Бредбери? Если хорошенько поплакать, кажется, что начинается новый день. Вот и я на следующее утро просыпаюсь, ощущаю себя до смешного уязвимой, до головокружения живой. Словно на рассвете перед Днем рождения, когда я была ребенком: кажется, встанешь с кровати и не на пол наступишь, а взлетишь. Такая легкость ощущается, столько сил.
Вот так и оказывается, что предыдущий день был вовсе не о грусти. О любви.

Лю, без тебя лето в городе не обжитое, жаркое. В парке не ночуют больше лунные зайчики, разбегающиеся от твоего взгляда, рождающиеся из твоего смеха. Под мостом не прячется Синий ветер, облюбовавший кудри твоих волос.
В местных барах самые обычные посетители. Ни тебе путника с изумрудной стрелкой от компаса (она всегда показывает в сторону леса), ни сбежавшей из-под венца принцессы, которая для маскировки носит кожаные штаны и короткую стрижку.
На улице ни одного мальчишки с говорящей птицею на плече.
Лю, где они все? Почему я больше не встречаю никого из них? Почему витрины не отражают нас? Смеющихся, идущих рядом, и юных, совсем июнных, да или августных, бог бы с тем.

Он дописывает письмо, думает, стоит ли отправлять. Она за много-много дорог от него подрезает розы и виноград. Она уравновешена и спокойна. Думает: «Как хорошо, что у меня есть дом и цветущий сад, и за рекою – лес. Лучший способ спастись от разочарования – оградить себя от чудес. Лучше сразу понять, что их не бывает, чем мучительно обнаружить это потом».

Синий ветер, который обычно мирно посапывает под мостом – врывается в город, ища двоих: он не знает их имен, помнит только запах ее волос, и среди всех узнал бы голос, которым он обращался к ней. Синий ветер не знает толком, что будет делать, чтоб их свести, но потребность в этом больше любых сомнений. Он набирает сил, поднимаясь выше, ему плавно подчиняется высота.

Город вспыхивает зеленым, красным и голубым от предчувствия волшебства.

Иногда случаются дни, когда я забываю, что еще не встречал тебя наяву.
Тогда я просыпаюсь легким, чувствую себя связующим звеном между землей и небом, большим одуванчиком и маленьким кружочком солнца, облаком и шелестящей морской пеной.

В такие дни мне удается то, на что никак не хватало сил: привести в порядок себя и мир, выгулять хвостатого воздушного змея, придумать нового зверя или
цветок. В это время мне перестает быть страшно за что-нибудь, потому что все уже случилось, я у ж е тебя встретил, значит все, что было до этого - было необходимым, значит все, что случится после - случится после тебя.

Я тогда хожу целый день счастливый и влюбленный. Ощущаю остроту каждого взгляда, плавность каждого выдоха. Мне кажется, что если я встану на носочки - смогу поправить одеяло Маленькой Медведице, или увидеть сад на обратной стороне луны, и один цветок - оранжевый, с горячими лепестками - подарить тебе, придя домой.

Иногда случаются дни, когда я забываю, что не встречал тебя наяву, не слушал, как меняется ритм твоего дыхания, когда ты засыпаешь.
Но то, что я всегда тебя любил и буду - я не забыл еще ни на одну из секунд.

Но ты говоришь со мной, и тогда – вода, окружаемая меня со всех сторон из тяжелой и мутной становится светлой. В ней отражаются северное сияние, звездное небо. Глубина по-прежнему недосягаема, но в этот момент я верю, что на дне – сокровище, а не странные чудища, морские звери.

Но ты смотришь на меня, взгляда не отводя. И лес, что внутри меня перестает быть картинкой из детского сна, от которого просыпаешься с учащенным сердцебиением. Он тог да похож на место из фильмов Андерсона – наполняется восторгом и тайнами, вроде домика в кронах густых деревьев.

Но ты называешь меня по имени, берешь за руку – и небо, что надо мной, перестает раскалываться с такой угрожающей быстротой и становится гладью из цельного света. Я думаю тогда, что ты об этом – о силе целостности, об умении приходить в себя, о чувстве, что пришел домой, где тебя очень сильно ждали.

Знаешь, что еще я успел заметить? Начало мира, твой смех и стук моего сердца поразительно похожи между собой.

- Мне, - говорит, - раньше было отчаянно страшно не оправдать ожидания кого-то, кого очень сильно люблю. Теперь – не оправдать собственных ожиданий. Не дорасти, не вытянуться, так и остаться – серединка на половинку, золотой листочек с виду, а приглядишься – обычный осенний лист.

Я хмыкаю, хотя стоило бы привыкнуть – что в мире, где люди приручают птиц и воздушных змеев, строят корабли и совместные планы, пишут книги, письма и музыку; в мире, где можно купить билет и перенестись в другую точку земного шара – нет никаких гарантий, что не найдется человека, уверенного, что чудеса и его имя - слова из принципиально разных сфер.

А она тем временем продолжает:
- Потому что очень легко забыть, что ты можешь больше – когда никто этого от тебя не требует. Здесь же все так собрано, что вовсе не обязательно заниматься спасением мира, искать новые слова, преображать действительность своими действиями, беречь хрупкое, преумножать красивое. Ты можешь не делать ничего из этого, и что – тебя никто не осудит, не проведет с тобой воспитательную беседу.

Я рассеяно киваю. Конечно, не осудит, конечно, не проведет. Но для того, чтобы это все делать, совсем не нужен кто-то со стороны. Вот твое сердце, оно помнит, куда идти. Вот дорога – она проявляется под твоими шагами. Этого достаточно для начала, а после, ты, конечно, научишься замечать других.

Тех, кто встречает корабли на ночном причале, кто не ложится спать, не укрыв того, кого он любит, тех кто выращивает в саду деревья, и в себе – нежность, кто хранит внутри сказки востока или сияние севера. Кто привозит с поездок облака, собранные в том городе на рассвете – они теперь над его головой кружатся, кто и сам способен тебя закружить в танце, напомнить, как это – сквозь себя пропускать такую силу, быть настолько причастной к жизни.

Я не говорю ей об этом всем. Она держит меня за руку, мы идем по улице, майский воздух ластится к нашей коже. Я думаю, что случится, когда она поймет, что взаправду все это может. Она жмурится от улыбки, замечая цветок, пробившейся сквозь асфальт.

Апрель встречает на остановке – укутывает зеленым, полупрозрачным, искрящимся на свету. Вдоль дороги высаживает цветы, тянется целоваться – трещинки на губах заживут уже ближе к маю.

Я еще не знаю, к чему это приведет: у тебя сейчас есть музыка, идущая изнутри, есть придуманное созвездие, которое видно, если смотреть на Орион из-под цветущего дерева: соцветия повторяют рисунок звезд. Есть море – безымянное, но ощущаемое волнами в области солнечного сплетения. Есть потребность беречь молчание, пока не найдены точные слова для всего того, что происходит, пока реальность, данная в ощущениях, не имеет привязки к точным границам знака.

Апрель смешлив и влюбчив, правда, робок. Он не станет писать писем, или щелкать тебя на пленку, не придумает ни одного стиха. Но смотри – как ты становишься с ним легка, равна жизни, правде и тишине.

Он еще не знает, к чему это приведет: у него сейчас есть музыка, собранная отовсюду, есть сад, в котором он выращивает птенцов и листья дерева абрикос. Есть дорога – их много, но все складываются в одну. Есть постоянное присутствие весны, и перечитанные сотни раз книжки о чудесах: он по ним и учился, как быть Апрелем.

Но он видит тебя – и думает, как много еще не умеет.
Ты живешь с ним и чувствуешь, как растешь.

У меня к тебе (думаешь, что любовь? нет)
слон.
Ушастый, смелый, не очень ловкий, но уж точно с самым огромным сердцем. Слон который всегда рядом, не отступает ни на шаг (даже на светофорах) и склоняет голову только перед твоим именем.

У меня к тебе (думаешь, что нежность? нет)
лепестки вишни.
Я хочу осыпать тебя ими с ног до кончиков красивых твоих волос, а после - целовать каждую клеточку, которой они коснулись, а после - сделать тебе корону из цветущих веток вишни и миндаля.

У меня от тебя (думаешь, что восторг? нет)
море.
Волны сильные и накрывают с головой. Я захлебываюсь от ощущения твоего присутствия: дыхание сбивается, слова забываются на пол пути, я и сам забываю, куда собирался идти. Теперь твой голос - единственный из ориентиров.

У меня от тебя (думаешь, улыбка? нет)
светлячки.
Они живут теперь у меня в квартире, ночуют в моих карманах, целуют мои ресницы - и я тоже от них свечусь. Они сияющие и робкие, видно, что это ты их растила. Непонятно, как ты мне их подбрасываешь.

У меня от тебя (думаешь, вдохновение? нет)
музыка.
Я пишу ее днем, пишу ночами. Пишу, пока остальные заняты взрослыми, бытовыми своими делами. Мне только и нужно, что понять, как декодировать в музыку звучание искристого твоего смеха. Все мои заботы теперь об этом.

У меня с тобой (все еще думаешь, что любовь? нет)
жизнь.
Я становлюсь взрослее, честнее, чище. Словно переобретаю способность дышать, видеть, озязать, слышать. Словно только сейчас начинаю по-настоящему чувствовать все вокруг, даже сердца стук.

Я еще не знаю, как с этим всем живут.
Я уже не помню, как жил без.

Так солнце лучами сшивает порезы твои и раны. Так мир начинает видеть тебя как равного, соратника, со-творца. Так начинаешь взращивать в себе то, что не будет иметь ни пределов, ни обозримых краев, ни конца; что не угаснет в своей быстротечности. Зачем еще иначе нам при рождении дано сердце, этот совершенный механизм отсчета вечности?

Это тоже работа: быть с миром честным, с собою - нежным, даже когда неправым. Каждому - по свету его.
Каждому - по весне, по пробужденной силе: о чем только думали, вслух не произнося. Береги себя, как я тебя берегу.

Будет каждый согрет, прощен. Чтобы выбежать однажды в наспех наброшенном плаще и стоять, запрокинув голову, под цветущей вишней. Под небом, где россыпь из золотых светящихся бликов.
На земле, где каждый - золотой светящийся блик.

Мир - как весна и все настоящее - всегда начинается изнутри.

Одна из самых потрясающих вещей этого мира - вместе с музыкой, объятьями, кокосовым печеньем – это возможность пробовать снова и снова. Столько раз, сколько тебе будет необходимо для ощущения собственной целостности, чувства удовольствия от процесса, восторга от результата.

Иногда ты будешь с этим справляться сам. Иногда - тебе будут встречаться такие люди, с которыми ты будешь забывать о страхах и вспоминать о самом себе. Которые поверят в тебя больше, чем тебе когда-либо представлялось, которым понравится то, что ты делаешь, и неважно каких масштабов.

Потому что вместе с правом на жизнь, каждый получил право ошибаться, ровно, как и право не знать правильного ответа. И, вместе с этим – право на потрясающих людей рядом, на рассветы, падающий снег, любимую музыку, самый вкусный кофе, нежные сообщения и радость в глазах человека, встречающего тебя.

И пусть ты не увидишь и половины из возможных рассветов, потому что в это время еще обычно спишь, пусть снег, так красив и воздушен в воздухе - на земле превратится в грязь, самый вкусный кофе обожжет язык, а любимая песня после 70 повтора наскучит.

У тебя есть следующее утро, и день, и весна, и кофе в небольших кафешках тех городов, в которых только еще предстоит побывать, и еще столько музыки, которую только предстоит услышать. А что еще важнее – у тебя есть эта секунда. И эта. И эта. Смотри. Мир с всесильной нежностью держит тебя в горсти, отпуская в полет, только когда ты спишь.

Чтоб однажды проснулся, и почувствовал, что летишь. А если нет, так у тебя есть возможность пробовать снова и снова: мир не сводит с тебя огромных влюбленных глаз.
Пора признаваться, что ты его тоже – да.

Я за то, чтобы делать – что угодно – не ради себя, а ради того, что значительно больше чем ты. Не отталкиваться только от «хочу», или «нравится», или «мне будет лучше, если» - и не потому вовсе, что это плохие ориентиры; не плохие, и в них тоже можно расти, но – только до себя самого. Выше – нет.

Я за дела, от которых твое сердце сходится один в один с краями звездного неба. От которых ты ощущаешь причастность к важному и значительному, потому что увеличиваешь уровень присутствия в мире – красоты ли, смеха, потрясающих историй, самых важных и нужных слов, трепетного молчания.

Беречь тех, кто рядом, не запутывать нити, тянущееся от тебя к другому, любить, быть смелым, быть уязвимым, не захлопывать дверь, перед тем, с кем хочется быть открытой. Думать, что все, ничего уже не получится, и не прекращать делать, а потом прийти в восторг от результата. Растить цветы, не дожидаясь весны, и обнаружить, что весна произрастает из-за тебя.
В мире столько способов быть взрослее. В мире столько способов быть по-настоящему живым.

Просыпаешься в каком-нибудь холодном феврале, ворочаешься с боку на бок. Отыскиваешь силы, чтобы опять не поддаться сну. И когда через несчетное количество времени открываешь глаза – в них обнаруживаешь весну.

Нет, ни сойдет ни один сантиметр снега, зато ты теперь сойдешь за своего в любом из баров, где в бокалы разливают мед, одуванчиковое вино, лимонад из лунного света и мяты. Обычной монеты, конечно, не хватит, чтобы за все расплатиться, но вот истории твои выслушают с восторгом.

Это даже не о влюбленности. Просто сердце становится более чутким к трепетной нежности, излучаемой отовсюду. Будешь замечать то, на что раньше не обращал вниманья (или делал вид, что не обращал) – как люди тождественны мирозданью, как с ними происходят вещи, которым впору случаться в фильмах, какую в себе они носят силу, и как совсем не знают, что с этим делать.

Потому что весна – это не только о начале жизни, большой любви. Еще - о восторге, который окутывает тебя с головы до ног вернувшимся с теплых стран ветром. О воздухе, который пьешь взахлеб. О всевозможности всего на свете, а значит – и нас самих. О исцеленном страхе, обретенной возможности роста. Не так часто о солнце, зато всегда - про свет.

Мало будет сказать, что я тоже тебя люблю. Понимаешь, что происходит? Ты во мне точно так же включаешь весну.

Честнее всего будет сказать, что мы сами не знали, что делать. То есть все эти прочитанные книжки, выслушанные истории, воображаемые идеалы, эти представления о хорошем, плохом и разном – оказались не то, чтобы неработающими, просто мало применимы конкретно к этой системе координат.

Мы хотели быть искренны и нежны, извлекать звуки из этой переливающейся тишины. Транслировать их, не обязательно музыкой, или словами, можно снами. Хотели в любое время настраиваться на эту частоту, где все увиденное будет о красоте, все услышанное – о вдохновении или силе, каждый из встречаемых – носитель чудес и света (и самых лучших книжек в рюкзаке).

Учились замечать незаметное, беречь хрупкое и весомое, танцевать, словно мы навсегда любимы и невесомы, расцелованные весной.

У нас даже это все получалось, вправду происходило с нами. Не важно – вмещалось в минуту, или удерживалось месяцами. А потом – после очередной ли влюбленности, увольнения, выяснения ли отношений – обнаруживали себя разобранными и, конечно, без малейшего представления, как собраться. Здесь хоть бы до кухни дойти, и не расплескаться, ну а каком вы танце, о каком грандиозном замысле человека.

Ни во что не веришь, но втайне ждешь, какого-то щелчка переключателем, знака, книжно-фантастического «и вдруг». Ничего такого не происходит. Просто наконец замечаешь, что все на месте: у тебя в груди – сердце, над тобой вверху – солнце. Каждое занято своими делами. Иногда, конечно, ненадолго меняются местами, разницы никакой.

- Это, знаешь, напоминает мне историю о человеке, который зажигал фонари. Не того, из Маленького принца, другого… Он каждый вечер приставлял к фонарным столбам свою лестницу, поднимался, зажигал, и шел дальше. Иногда он встречал людей, которые гуляли под этими фонарями, или спешили домой, или просто шли, потому что знали, куда идти. Потому что это очень важно – знать, что на твоей дороги тебе хватит света, что ты не обнаружишь себя потерянным на полпути: я же помнил куда хотел прийти, так почему не могу сейчас сделать ни шагу? Я не знаю, думал ли этот человек об этом всем, скорее всего нет, это была его работа, но иногда он улыбался, когда представлял, что кто-то точно так же включает звезды. А потом возвращался домой, и… Догадываешься? Да, там не горела ни одна лампочка.
Только это было совсем не важно, потому что он возвращался всегда к рассвету. Солнце расцвечивало его комнату своими лучами, все солнечные коты, тигры и зайцы, размером, конечно, с ладошку, рассаживались кто куда.

Этот человек только и умел, что зажигать фонари. Но было еще столько вещей, которых он не знал: что сделать, чтобы люди не терялись и при свете дня, или как построить корабль, который бы всегда возвращался к причалу целым и невредимым. Но его успокаивала мысль, что в мире есть люди, которые занимаются и этим, день в день, как он – своими (на самом деле уличными, но чуточку и его) фонарями.
- Ты хочешь сказать, чтобы я перестал заниматься ерундой и начал строить корабли? - хмыкает Луи
- Я хочу сказать, что до рассвета остается совсем немного. А даже, если тебе кажется, что много – так самое время разобраться, как включить собственный свет. А там, смотри, и те, кто рядом, вспомнят как это делать.
Они еще немного совсем говорят, потом расходятся по домам. В себе несут что-то почти непроизносимое, ощутимое лишь слегка, но уже набирающее силу.
Рассвет происходит в какой-то из точек мира.

Как мы растем – красивыми, громкими, знающими, впрочем, больше о своей ломкости, чем о силе. Вмещаем в себя чуть больше того, о чем просили: все, к чему смогли дотянуться взглядом, рукой и сердцем. Как откликаемся на своих на какой-то еле слышимой частоте: полу сотой герца.

Как взрослеем, и это перестает казаться чем-то неуместным, пугающим или жестоким. Скорее наоборот.

Так учатся произносить простые вещи, не оставляя шанса на неискренность, или ложь. Вместо: «Это твоя жизнь, делай, что хочешь», говорят: «Я почти умру, если ты уйдешь, но будет то, что меня спасет», и после паузы «Мне очень хочется верить, что что-то будет».

Вместо: «Ну, наверное, не судьба», произносят: «Это все еще для меня важно, и я хочу разобраться, как с этим жить». И протягивают другому руку, и этим жестом спасают мир.

Так тот, кто однажды заблудился в темноте и холоде – становится строителем маяков, составителем земных и небесных карт. Разбивает самый красивый сад, тот, кто столько ночей провел в пустыни. Что бы не случалось - в тебе есть то, что никуда не денется, никто не отнимет, что останется, даже если остальное закончится, или пройдет.

Страх – всегда меньше того, кто его ощущает. Жизнь – всегда больше того, кто ее живет.

Мне так хочется объяснить тебе, что все нормально, что это ничего страшного – ну да, кажется, что мороз, злость и серость теперь отвечают за твое сердце, но это только кажется. Только кажется.

Мне хочется сказать, что ты живая, и потому – с тобой все в порядке, все хорошо, а ты начинаешь плакать, едва услышав это «живая», и сквозь слезы пытаешься обьяснить мне, что ничего такого в себе не чувствуешь, что это другие – о силе, красоте и жизни, а ты – так, просто; бог пожал плечами и ты родилась с этого жеста: ну, есть я, и что?

Мне так хочется, чтобы ты перестала плакать, перестала носить за спиной тоску, и в груди – тоску, чтобы сердце твое не сжималось каждый раз, когда ты думаешь о том, что будет завтра, что было вчера и есть сегодня. Чтобы ты ощущала себя – свободной.

Чтобы ты ощущала себя частью (удивительно красивой частью) всей картины миры, этого звенящего бытия. И одновременно – чувствовала себя целостной, самоценной, ну, знаешь, без этого: я стою столько, сколько стоит моя работа. Потому что ну кто здесь выдает зарплату за преображение мира? Как миру с тобой расплачиваться за особенно интересный сон, который ты увидела почти под утро, за твое великодушное желание не рассердится, стоя долго на остановке, за узор, который ты разглядела на замерзшем окне?

Я о том, что ты можешь несколько лет работать над каким-то Очень Важным проектом, и не чувствовать ни наполненности никакой, ни фидбека. А потом, допустим, станцевать, на берегу: просто так, не задумываясь, как это выглядит со стороны – и в танце сотворить мир.

Столько времени оттачивать это умение быть взрослой, держать спину и дистанцию, а потом обнаружить, что в самые чудесные моменты – встречая того, за кем сильно скучала, ныряя в воду, даря и получая подарки, испытывая восторг и счастье – ведешь себя как ребенок, которого обожают.

Ты вся – букет из искр, и такого не бывает, чтобы они гасли – ну да, иногда тускнеют, но на этот случай есть искренность, есть разговоры и музыка, от которых разряды на уровне электрических, а еще – поцелуи, карты дорог, и сердце, которое чутко откликается на своих и вообще на все настоящее.

Остальное же - проходящее.

- Потому что вокруг столько людей, которые о чудесах, что я иногда и не знаю, что мне с этим делать, и как с ними говорить, да и зачем говорить, если хочется только слушать и обнимать.

Один – носит подкладку из звездного неба под своим плащом, и всегда можно определить, гуляет он где-то, или пришел наконец домой, и повесил плащ нужной стороной, чтоб мы тоже видели звезды. Другой – самый, что ни есть, маяк, как еще обьяснить, что когда становится совсем темно и страшно, он умеет так сказать, так улыбнуться или пожать плечами – что ты вдруг вспоминаешь, зачем вообще все это затевал. Третья – сестра южного ветра, теплый рыжеволосый вихрь: лед трещит под ее ногами, куст у дома даже зимой не теряет листьев.

Есть и те, кто готовит кофе для себя и, допустим, для Февраля. Те, кто хранят чувство первого снега, вкус сладкого, уже треснувшего, винограда, или ощущение скорости, равновесие и движение, когда мчишься на велосипеде. Кто появляется – и воздух вдруг наполняется летом: янтарем и липой, или маем: становится легко, будто завтра – каникулы, и впереди только море, друзья и книжки. Есть и те, кто – солнце сквозь витражи, луна, отраженная в соленой морской волне, слово, отогнавшее плохой сон.

Только они сами этого о себе не знают: покупают чай, гуляют с собаками, забывают иногда перезвонить маме, и удивляются чудесам, будто бы они тут не при чем. Приходят в гости, или обнимают крепко-крепко при случайной встречи:
- Нет, понимаешь, мне даже сложно представить, что все это в самом деле! Это, конечно, многим кажется глупым – в моем возрасте так сильно верить в чудеса.

Я не знаю, что на это ответить, да и нужно ли отвечать. Хочется – слушать и обнимать, и еще – чтобы однажды они в себя поверили с такой же силой.

- То есть она по-настоящему красива, понимаешь, что я хочу сказать?
Я вдохнул и попытался собраться. Голова кружилась, под нёбом сладко тянуло, было страшно и волнующе, как смотреть на шторм. Я з н а л, что означает такая красота. От нее не теряют голову. От нее находят самих себя.

Она не делала ничего особенного, просто когда она смотрела, чуть сощурившись, или дула на обожжённый палец, или замирала посреди разговора, услышав знакомую мелодию, то всех охватывало ощущение спокойствия и думалось еще, что страх – это слово из какой-то старой книжки, и как же здорово, что оно осталось в прошлом.

Она не умела по-особенному поправлять волосы, или улыбаться так, чтобы блекнул мир. Очень даже наоборот – в ее присутствие все вокруг становилось более отчетливым и значимым, даже – это совсем по мальчишески, да? – мы сами. Я хочу сказать, что пропадало чувство неловкости или неуклюжести, обреталась целостность.

Это было так странно, после всей м у ч и т е л ь н о й красоты, которую мы каждый так или иначе переживали, вдруг понять, что все может быть по-другому. Что красота – это не о правильных линиях, не о сочетании всего со всем, не о жажде, порождающее острое желание обладать.

Ощущение красоты и жизни оказались неразделимы, и это давало сил.
Голова кружилась, под нёбом сладко тянуло – каждый из нас чувствовал себя нашедшемся ребенком, обретенным возлюбленным, первым словом, с которого начинался мир. Мы и сами только-только начинались, а уже были равны жизни, которая выбрала нас.

Когда радость от чьего-то присутствия сменяется гулким страхом остаться без. Когда входишь в лес, а там жуть и серость вместо светящейся тишины. Когда не можешь попасть домой, потому что не помнишь, где твой дом. Когда небо, что было лазурь и синь, теперь – глина, разбавленная водой

Значит случилось время напомнить себе все то, что ты собирал, видел во сне, слышал в словах любимых песен, замечал, когда мчался на велосипеде, говорил шепотом, произносил взглядом, приносил в карманах с долгих прогулок парком, обещал помнить об этом, что бы не произошло потом

Как апельсиновый сок меняет свой вкус, если через стакан посмотреть на заходящее солнце, как лучики с утра запутываются в ресницах, и все целый день выглядит немножечко по-другому. Как ты спрятался в детстве, и думал, что все про тебя забыли и не ищут, а тебя нашли и приготовили чай из липы и мяты, и не сказали ни слова, но видно, что страшно переживали. Как тебя называет по имени, кто-то очень для тебя важный, и твое имя тогда звучит, как самое красивое в мире.

Или как ракушки, оставленные на пляжном полотенце, царапают спину, как водные лилии похожи на корону куда больше, чем этот каркас из золота и дорогих камней. Как звезд почему-то всегда больше, если смотришь на них с кем-то еще. Как прийти в гости впервые, а тебе так искренне рады и даже, будто бы, полюбили. Как нагревается персиковая косточка, когда трешь ее об асфальт, чтобы сделать потом амулет. Как билет на поезд оказывается спасательным кругом.

Как легко танцуется, взахлеб дышится, когда не ставишь никаких условий, а просто есть – как водопад, или сияние, или парусник, или цветы, выращенные в своем саду.

Ты ждешь, пока начнут сбываться чудеса, мир – чтобы начал сбываться ты.

Очень хочется дружить с человеком, который поверх пальто носит северное сияние. И чтобы он знал, как приручать колючий ветер и что сказать Маленькой медведице, чтобы ей не было страшно ночью (ты сама светишься изнутри).

Очень хочется выращивать сад, чтобы зимой там росли цветы из льда и лавы (такие, знаешь, исландские розы). Хочется, чтобы каждый, кто приходил туда – отогревал свое холодное сердце и загорался желанием что-то делать (или хотя бы, вернувшись домой, полил цветы на подоконнике и позвонил маме).

Хочется не просто замечать чудеса, а быть их придумщиками и создателями. Хочется необъятность мира умещать в объятия, знать колыбельные на нескольких языках.

Хочется дорасти однажды до своей любви и своих друзей, и уметь говорить с ними о простом, как о самом важном, а о самом важном – как о волшебном и о простом. Хочется, чтобы ты не думал, будто это случится с кем-нибудь и потом, а не с тобой, сейчас и здесь.

Очень хочется, чтобы это все началось сбываться, еще до того, как ты дочитаешь текст.

- Я видел их, - говорит, и глаза у него горят, - они приходят и мир будто только в этот момент начинает происходить. Они говорят, и тебе хочется выучить их язык – безусловной искренности, бережной нежности.
И даже когда они уходят – в соседнюю ли комнату, в другой ли город, ты чувствуешь, что все не зря. Они оставляют после себя чувство восторженности, важности происходящего, и думаешь – а сколько этого всего в них самих, если они могут позволить так запросто делиться с другими.
Да только они и сами об этом не подозревают. Ходят на работу, мерзнут на остановках, улыбаются знакомым в кофейнях, забывают зонты и книжки… И при этом такую пропускают сквозь себя жизнь и силу, что я больше бы ни о чем не просил, если бы тоже так мог.

Он улыбается, где-то начинает падать первый предсказочный снег, где-то расцветает роза – красивая, будто сестра маленького принца, кто-то через минуту будет встречать рассвет. Кажется, что это все происходит в разное время в разных местах, но на самом деле – сейчас и здесь.
Ты уже знаешь, что будешь делать, когда поймешь, что ты – эта жизнь и есть?

И когда тьма, обжигающе-ледяная жуть, заползает в комнату, добирается до стола, за котором ты сидишь и пишешь, мне приходится рассказывать тебе, нет, не стихи и не сказки. Вещи из школьной программы.

У темноты нет ни одной из физических характеристик, так почему ты так упрямо считаешься с ней, считаешь своей реальностью?

Вот, например, из учебника:
Свет не может поглощаться беспредельно. Любая энергия, в том числе и видимый свет, не может быть создана из ничего или уничтожена, возможно только преобразование энергии из одного вида в другой. Большинство объектов, которые поглощают видимый свет, испускают энергию в виде инфракрасного излучения. Таким образом, хотя объект выглядит тёмным, вполне вероятно, что он является ярким на частоте, которую человек не может видеть.

А это, не из учебника, но я все равно выучил:
Стоит что-то назвать по имени, как оно становится видимым, а значит - понятным и по-своему уязвимым. Видишь, сколько есть разных способов приручить ноябрськую мглу, грозовое облако, помнить о том, что важно.

Спи спокойно, мой свет. Просыпайся, мой свет, восторженным и прекрасным.

Нет темноты, нет страха, нет густого тумана, разъедающего воспоминания о легких и теплых днях. Вне тебя нет ничего из этого, а из мыслей прогоняется так же, как ты прогоняешь темноту из своей квартиры, переступив порог. Включай свет. Чувствуй свое присутствие.

Дари подарки, не дожидаясь особых поводов и причин, перечитывай вслух любимые книжки, а лучше – проси тех, кто рядом, рассказывать сказки, которые они слушали в детстве. Сдувай пыль со звезд, чтобы не тускнели, будь ласков с теми, кто по тебе скучает. Не обещай слишком многого, но обещай не потерять себя, не оставить где-то на границе между сном и осенью.

У тебя за спиной – летние чудеса, слаще первых сорванных абрикос, мягче морской волны, длиннее обьятий – слишком шумных, как для тихого утреннего вокзала. Впереди чудеса зимы и рождества, что зажигают звезды как на небе, так и на земле. Внутри – чудо, для которого каждый вдох твой и выдох уже достаточный повод, чтобы сбываться. Твое сердце – самая совершенная из радиостанций – его транслирует каждый день.

Так говорили, мол, ты тоже чудо, божие таинство. Мир всегда будет за тебя, даже если оступишься – небесное воинство станет на твою сторону. Примет тебя, покающегося. Говорили: составляй благодарности, а не «дай, пожалуйста» и «я хочу». К работе прикладывай старание и усилие, и тебе дано будет больше, чем ты просил.

Говорили: в каждой твоей клеточке свет, в каждом отблеске света — твоя душа. Я не ощущал ничего из этого. Не пел мантр, не знал молитв. А потом я тебя встретил и полюбил.

И — нет, мир не стал проще, или, допустим, чище. Просто стал будто ближе, или я сам — выше. И тогда смог услышать во мне встроенный передатчик. Чувствуешь его стук? Он так настраивается на небесную частоту.

– Ну и что, – говорит, – что у меня работа, друзья, большой и красивый дом, где кошка, которая сама по себе и цветы в саду, если я как будто бы не живу.
То есть, не подумай, было разное, от чего сердце замирало, а потом начинало биться с удвоенной силой. И апельсины мне приносили, когда болела, и друзья приглашали на дни рожденья, и я устраивала уютные вечера – чтобы печенье, книжки и долгие разговоры. Плавала в море ночью, влюблялась неистово, писала страстно и страстно ждала ответа. Верила в день, что приходил с рассветом, не испытывала по поводу прошлого вину или жалость.
Но во мне сейчас ничего из этого не осталось.

Он слушает и молчит. Ему бы сказать, мол, глупышка, чего ты. Ты – это что-то о чудесах, о нежности, что укрощает страх, о способности так смотреть, и с таким значением, что вспоминаешь о своем предназначении, что узнаешь о себе такое, о чем даже не подозревал.
Но слова ему кажутся неповоротливыми, неподходящей емкостью для этой всей его нежности.
Он целует ее в живот, и вот тут она начинает чувствовать. Начинает чувствовать, что живет.

Свои в это время узнаются издалека: они идут по листьям, как по реке, в руках у них – фонари и книжки.
Они берегут тепло других, совсем не жалея своего, говорят спокойно, смотрят ласково и взгляд такой, что думаешь: «Что ты делаешь? Сейчас деревья решат, что уже весна, и как им потом зимовать? Как нам потом зимовать?».

У них историй – на каждую бесконечную ночь (такую, когда в рассвет верят только дети, святые и астрономы), с ними чувствуешь себя просторно, влюбленно, почти всесильно, даже если кажется, что уже ни на что не хватает сил. Так ты начинаешь происходить, вырастать до самого себя.

Такая осень – каждый будет согрет, прощен, переведен по листьям, как по реке. Ты даже не знаешь, какое тепло хранится в твоей руке, пока не коснёшься того, кто рядом.

Доброй ночи, синяя птица. Сегодня пою тебе не колыбельную – песнь пробужденья.
Твои большие и сильные крылья уже достаточно окрепли, чтобы ты могла ими обнять 4 континента, 5 океанов, 90 морей и каждого из людей, которым это нужно. Твои глаза самые красивые: ты видишь все лучшее, что есть в человеке. Твое сердце помнит первую ноту, зазвучавшую во Вселенной.

Расправляй крылья, синяя птица, открывай глаза. Не стесняйся громкого стука своего сердца. Встречай тех, кто приезжает в новые города и утирай слезы их провожающим. Разливай по чашкам горячий чай и не упрекай тех, кто им обожжется. Подбрасывай в карманы монетки из других стран, выпутывай из волос плохие сны, сталкивай лбами тех, кого любишь, чтобы и они могли полюбить друг друга, стелись под ноги золотыми листьями, осыпайся снегом и возрождайся с каждым новым вдохом и выдохом.
Доброй ночи, синяя птица. Я обнимаю тебя в ответ.

– Я не умею писать тебе письма, мне больше нравится собирать яблоки, или орехи – отыскивать их во влажной, холодной траве и нести в теплый, просторный дом. Но мне хочется научиться давать имена ощущеньям, движеньем мысли предвосхищать реальность.

На самом деле, у меня не так много дел, которыми занимаюсь. Я выращиваю в себе честность, как другие выращивают в саду незабудки, пью витамин С, слушаю лучшую в мире музыку. Хожу на работу, различаю по голосам птиц (и в то же время, лица людей почти не запоминаю). Я не знаю, что еще важного можно было бы рассказать.

Я люблю тебя.
Девушки в моем городе уже носят большие вязаные свитера, а цветочницы продают цветы – тоже большие, цвета горящей лавы, июльской вишни. Мне хочется дарить тебе такие же. Мне хочется знать, что ты прочитаешь это, даже если примешь решение не отвечать.

Город просвечивает красным и золотым, вдыхает в легкие виноградно-кофейный воздух, обнимает так сильно-сильно. Ты еще не знаешь, но это осень так решается на взаимность.

Север

от своего имени в наши края отправил холод, хотя хотелось, чтобы – сияние. Некоторые вещи очень легко забыть, если не повторять. Например, что холод никогда не настанет, пока есть те, кто способен так тепло

Смотреть

следует снизу-вверх, и затем сразу расправлять крылья, если вы птица или городской дракон. Напоминание для вас же: куда бы вы не отправились, не забывайте звонить тем, кто ждет, и сниться тем, кто скучает. И слушайте

Одно свое сердце

я оставил закладкой в любимой детской книжке, второе – положил на дно твоего рюкзака, где обычно смятые билеты с еще позапрошлого месяца, записки с напоминаниями, крошки от кокосового печенья. А третье знает только твое имя, и все, что не оно, воспринимает как бесцветный

Воздух

надувает шары и парапланы, наполняет легкие кислородными поцелуями, как ты все вокруг наполняешь счастьем. Я никогда не верил, когда слышал, что в глазах смотрящего

Красота

в тебе, в том, как ты наклоняешь голову, внимательно слушая, как дергаешь плечом, как сдерживаешь улыбку, если думаешь, что сейчас тебе нельзя рассмеяться. В интонации твоего голоса, когда рассказываешь о чем-то восторженно и влюбленно, в волосах, что утром особенно непослушны. В твоих стараниях быть смелой, в умении сохранять искренность, и если не получилось, то пробовать еще

Раз

за разом я спрашиваю свое сердце, как мне с этим быть, что я могу сделать, но кроме твоего имени оно больше ничего не отвечает. Вот как понять, это оно сломалось, или так начинает

Жить.

В сентябре море становится яблочным и золотым. Ты возвращаешься домой, или в место, которое станет домом, возвращаешься целостным, повзрослевшим, улыбчивым и живым. Достаешь подарки из рюкзака: цветные браслеты, книжки с загнутыми уголками страниц, гладкие камушки, которые никогда не теряют свое тепло.
Осенью все становится более веским и ощутимым, и прежде всего – ты сам.

Ты стал взрослее на лето, на десяток собранных абрикос, на пол сотни звезд, гаснущих от падения, и тут же вспыхивающих от твоей мечты.
Помнишь, как думал, что сердце твое – компас, но не мог понять, куда двигаться и менял направления раз за разом? А потом оказалось, что ничего это не компас, скорее – маяк. Так в одну секунду исчезает страх потеряться в дороге, или забыть, куда вообще собирался идти. Ни ты, ни те, кто рядом с тобой не собьются с пути, не обнаружат себя посреди ночи без ориентиров.

Осенью море становится яблочным и золотым. Ты вмещаешь его в себе, говоришь: «Можем вместе жить эту осень и дальше, до следующего июня».
Море шумит, волнуется, но потом – целует.

Встречай рассветы, спи до 11 утра, читай книги, не отходя от книжных полок, танцуй, словно в танце ты сотворяешь мир. Я хочу, чтобы ты каждым атомом чувствовал себя настоящим, целостным, живым настолько, чтобы каждый вдох – ощущения собственной силы, каждый выдох – осознания собственной хрупкости.

Сочиняй истории, а мир позаботиться, чтобы их перевести – на язык ли света, язык любви. В рюкзаке носи угощения для встречных путников, птиц, ангелов и драконов. Взамен попроси их научить тебя приручать время и ветер – так свои узнают друг друга среди толпы.

Говори с другими о чудесах, то есть о них самих. Научи, что каждый страх – преодолим, ни одно усилие не напрасно. Ну а что иногда накатывает неверие в себя, или тяжесть такая, что ничего не хочется – так это всегда повод разобраться с внутренним электричеством, найти, где включается этот свет. Ты далеко не так беспомощен, как себя в этом убедил.

Ходи босиком по песку, траве и асфальту. Будут те, кто сочтут тебя смешным, или несуразным. Будут те, кто, повстречав тебя, решать все оставить, чтобы дальше идти с тобой.

Главное даже не это, а то, что мир – мудрый, столь многое повидавший – влюблен в тебя, как мальчишка, в каждой из вечностей желает теперь быть вместе.
Он потрясающий выдумщик, посмотри – даже луна над твоей головой медовая, будто месяц.

Пусть
ни облачная ночь, ни слишком густые кроны больших деревьев, ни электрические огни твоего города, ни закрытые окна не помешают увидеть тебе звездопад.
Вы с ним – одной крови.

Пусть
ни холодные твои руки, ни отдаленность от полюсов, ни то, что ты растешь, и умеешь любое волшебство переводить на язык скептицизма или науки, не помешают тебе увидеть северное сияние над головой.
Вы с ним – одной крови.

Пусть
шрам на коленке, запутавшиеся поле сна волосы, отсутствие макияжа, привычка смотреть на себя только через зеркальное отраженье,
не помешают тебе увидеть, как ты красива.

У Вселенной платье – из тонкой, мерцающей ткани. Один рукав расшит звездами созвездий Ориона, другой – Персея, а сейчас на него еще и наброшен светящейся шлейф проходящей мимо кометы.
Платье искрится от огней, и света – всего света, небесного и земного.
Клянусь, я видел тебя в таком же, когда ты была раздета.

- Иногда становится больно от красоты – потому что она большая-большая, а сердце мое – нет. Мама говорила – такое, как кулачок, вот сожми кулак. Разве там уместится все, что заставляет это самое сердце дрожать: шершавые стебли подсолнуха, отраженье Кассиопеи в волнах ночного моря, вода из колодца, хруст гравия под колесами велосипеда, имена, произнесенные вслух или шепотом, все любимые тобой песни, герои самых лучших на свете книг?

Но все-таки как-то ведь помещается. Я когда думаю об этом всем – мне кажется, становлюсь тогда большой-большой. Так, что при желании могу заплести волосы созвездию Вероники, или поцеловать море в соленый лоб, или обнять – чтобы всех совсем.

А ты жалуешься, что у тебя все не так, что нужно дождаться времен светлее. Да только свет – это не о том, что он то появляется, то пропадает.
Это очень легко понять, и я не о волшебстве сейчас, можешь обратиться к физике – у темноты не бывает источников. Если темно – просто что-то перекрыло свет. Обнаружишь, пнешь ногой – руками лучше, не лезть, конечно – и смотри, как контуры всего вокруг становятся чуть более сияющими.

Можешь, конечно, мне возражать – мол, солнце ведь то всходит, то заходит, и ты на этот процесс никак не повлияешь. Но, свет мой, у тебя внутри целое сплетение названо его именем. Думаю, это очень многое означает.

Надевай невесомый цветочный свой сарафан – выходи танцевать.
Чувствуй, как кожа становится горяча, как мятно касается ветер открытых, уже загорелых плеч. Как при встрече с тобой люди вспоминают, кто они, и как их по-настоящему называли. Как подхватывают ритм те, кто ни разу до этого не танцевали, как обретают голос те, кого до этого отказывались слушать.
Ничего страшного, если ты споткнешься или собьешься. Продолжить можно с любой попытки, если только ты помнишь зачем тебе это нужно.

Двигайся.
В тебе сейчас отражаются все светила, да, я знаю, ты не просила ни о чем таком – но так происходит, и ты не вправе уже отказаться.
Переводи язык тела на язык жизни, пусть твоя мысль проходит воплощение движеньем. Ты уже достаточно накопила сил, чтобы начать сбываться, чтобы не только мир – для тебя, но ровно и ты – для мира.
Двигайся, и я не только сейчас о танце.
Чем бы не занималась – ты упорядочиваешь хаос, его превращая в космос.
Не хмурься, не посчитай это сразу непосильной ношей, слишком большой ответственностью или чем то в стиле \"это все интересно, на досуге о чем-то таком подумаю и помечтаю\"
У тебя - помнишь ведь? - уже достаточно сил.
Просто не прекращай.

Красивые до солнца в сплетении, откровенные в неудачах своих, победах, разбитых сердцах и локтях сбитых.
Они мир читают, как обнаруженное на подоконнике любовное письмо – сперва украдкой, а потом, поняв, кто же именно адресат – прижимают слова к самому сердцу, остальной текст считывают касанием.

Нет, нежность моя и мира, я не о том, что они излишне восторженны, или приторны: они всеохватывающи, целостны, даже если в эту секунду рыдают от осознания беспомощности, даже если думают, что все сломали, или разрушили, даже если болеют, если врут, не знают, что дальше делать:

Они такие живые, живые насколько, что я не помню, что там вначале: вдох, или выдох, смысл или слово, так и стою: недвижимо, монолитно, боюсь неуклюжим движеньем распугать это искреннее волшебство, сам момент воплощения чуда.

С ними – все в самом деле, все обретается в настоящем, становится жизнью – такой, какой она предпочла бы быть: вспыхивающей от искр, мурлыкающей от волн. Они и вправду обручены с жизнью: приносили клятву любви, стоя по пояс в воде, по колене в звездах. Кольцо Юпитера венчальным обручем вращалось над головами. Все это происходило с ними, как теперь происходит с нами.

Чтобы там они не делают – едят вишню, сочиняют сны, развешивают на балконе вещи – в каждом действии вмещают весь этот земной, небесный, морелунный, песочнозвездный свет. Спрашиваешь – как у вас это получается? Где этому выучиться, чтобы так уметь? А они не сразу даже понимают, о чем вопрос. И даже поняв, решают не отвечать, хотя всегда открыты к диалогу, дорогам, танцам.

Но ты – тот, кто из их числа – почему-то веришь в меня, и смотри:
у меня начинает по-немножечку получаться.

Красивые до солнца в сплетении, откровенные в неудачах своих, победах, разбитых сердцах и локтей сбитых.
Они мир читают, как обнаруженное на подоконнике любовное письмо – сперва украдкой, а потом, поняв, кто же именно адресат – прижимают слова к самому сердцу, остальной текст считывают касанием.

Нет, нежность моя и мира, я не о том, что они излишне восторженны, или приторны: они всеохватывающи, целостны, даже если в эту секунду рыдают от осознания беспомощности, даже если думают, что все сломали, или разрушили, даже если болеют, если врут, не знают, что дальше делать:

Они такие живые, живые насколько, что я не помню, что там вначале: вдох, или выдох, смысл или слово, так и стою: недвижимо, монолитно, боюсь неуклюжим движеньем распугать это искреннее волшебство, сам момент воплощения чуда.

С ними – все в самом деле, все обретается в настоящем, становится жизнью – такой, какой она предпочла бы быть: вспыхивающей от искр, мурлыкающей от волн. Они и вправду обручены с жизнью: приносили клятву любви, стоя по пояс в воде, по колене в звездах. Кольцо Юпитера венчальным обручем вращалось над головами. Все это происходило с ними, как теперь происходит с нами.

Чтобы там они не делают – едят вишню, сочиняют сны, развешивают на балконе вещи – в каждом действии вмещают весь этот земной, небесный, морелунный, песочнозвездный свет. Спрашиваешь – как у вас это получается? Где этому выучиться, чтобы так уметь? А они не сразу даже понимают, о чем вопрос. И даже поняв, решают не отвечать, хотя всегда открыты к диалогу, дорогам, танцам.

Но ты – тот, кто из их числа – почему-то веришь в меня, и смотри:
у меня начинает по-немножечку получаться.

А потом, когда дом оставался за тысячу шагов, сотню съеденных черешен, несколько попуток, двадцать три никогда неслышанных раньше песни, несколько новых имен, произнесенных вслух – тогда нас накрывало чувство дома.

Настоящего, большого дома, совершенно знакомого. Потолок там усеян звездами и абрикосами, плохие сны забываются на утро, а воздух мерцает, узнавая твое присутствие. Здесь любое чудо становится чуть возможней, ты сам становишься в тысячи раз чудесней.

Дом – это не про кухню, две ванны, три этажа. Про ощущенье собственного значенья, всепогружающего присутствия. Здесь ты заранее за все прощен, никогда не оставлен, все время понят, без единого условия принят.

И если кто на пороге – значит пришел по той же дороге, что и ты сам, и поэтому неспособен принести вред. Открой ему дверь, накорми обедом, услышь его песню. Заметишь, как она на твою похожа?

Так вырастали мы, оставляли дом, обретая его в себе. Свет в нем теперь – и днем и ночью: бесконечный, яркий, чистый настолько, что почти прозрачен.
Здесь бы нам, конечно, испугаться счета за электричество, если бы только он не был уже заплачен.

- Сейчас бы, - говорит, - книжку и побежать к лесному озеру, к бабушке на чердак, на качели, что сразу за домом. Находить себя в героях и королях, в других – видеть волшебников, рыцарей или магов. Ничего вообще не бояться.
Ходить босиком так часто, что даже не помнить, где оставил свои сандалии, зато по одному касанию отличать листья земляники от дикой мяты.
Находить каждый день по сокровищу – камешек причудливой формы, цветное стеклышко (конечно, от витража), зуб дракона, след от лапы медведя или лисицы (у кого хватит совести сказать, что у нас такие не водятся?)
Носить бусы из черешни и янтаря.
Никогда не терять себя, и тех, кто рядом – даже играя в прятки в большом саду. Придумывать имена звездам, и находить их в высокой траве под абрикосовым деревом. Прятаться под подсолнухами от дождя.
Приручать птиц и молнии, ждать, когда наконец-то вырасту. Но скажи, зачем мне такое взросление?

Она смотрит на него, щурится от света, что исходит от солнечного сплетенья. Думает, как бы рассказать ему, что он и есть тот ребенок, который вырос и теперь может - любое чудо и волшебство.
Говорит – спасибо, что ты пришел.
Имеет в виду – спасибо, что ты нашелся.

И когда мы справимся с этим тоже – солнце оставит сиятельные печати на нашей коже, время начнет идти не сквозь, а во имя нас.

Когда мы перерастем эту вселенскую грусть, это злое нежелание что-то делать – обнаружим себя взрослыми, красивыми и крылатыми. Не как ангелы, или драконы – как дети, прыгающие на старой кровати, которую вынесли в сад – прыгают, пока небо не начнет кружиться стремительней чем земля, и бегут потом воду пить из колодца. В руке у каждого – по кусочку от облака. По перу от птицы.

Когда мы научимся сниться городам, в которых только хотим еще побывать, людям, с которыми познакомимся чуть попозже – вот тогда убедимся, что все возможно. Даже не так – что мы сами – всевозможны.
Неожиданно оказывается, что иногда хватает перестать ныть и начать чуточку что-то делать – встречать солнце, учить слова, вручать подарки, ходить за тишиной в лес.
Если так посмотреть, мы вообще мало чем отличаемся от прочих смешных, ласковых, неожиданных, долго ожидаемых, волшебных, самых вообще настоящих
чудес.

Взросление – это, во-первых, о воплощении. О своем собственном, внутреннем воплощении, когда ты все больше становишься самим собой. И почему-то именно с этим столько страхов, каких-то обид и недоразумений.

Потому что – ну вот он я. Я живой и чуткий, не увиливаю от ответственности и ответов, в маршрутках всегда передаю за проезд, честен с другими (ну, в основном), говорят даже, что я способный. Почему же со мной ничего такого не происходит? Почему ты, мир, выбираешь всегда других, словно я в чем-нибудь провинился, где-то не угодил?

Мир приходит в замешательство от этих слов, но, тем не менее, отвечает: - Я люблю тебя, я люблю. Для кого, по-твоему, я устраиваю здесь и всюду весну, для кого эти цветы и чувство, которое возникает от правильно принятого решенья? Обрати хоть немного вниманья на ощущенья – это лучший из ориентиров, что я даю.

Я оставил подсказок тебе – повсюду. Карты дорог спрятал в твои ладони, имя твое – твое настоящее имя – вписал в солнечные лучи (иногда ты даже откликаешься на него улыбкой). Я в сердце твое поместил то, что больше тебя самого, что чутко откликается на слова «дом», «лучистость», «дорога», «дружба». Ты нужен мне, - говорит, - ты мне бесконечно нужен, но я не могу все – сам. Следующий шаг за тобой.

Я не знаю толком, что делать. Смотрю то в стену, то на ладони, сердце стучит размеренно и спокойно. Но когда я произношу про себя слова – дом, лучистость, дорога, дружба - оно щелкает изнутри, словно целует. Я наполняюсь смелостью и делаю шаг. Потом еще.
Происходит прекрасное и немыслимое. Мир, серьезно? В этом светлом городе, под единственным фонарем во всей округе
мы никуда не идем.
Танцуем.

Свет мой, мы так много не умеем: ни раны лечить касанием, ни успокаивать море взглядом – ровным и ласковым, ни снимать пластырь с кожи – чтоб не до слез
Мы не знаем столько еще всего! Как обрести себя, и после уже не терять, что отвечать, когда спрашивают – где наш дом, как благодарить того, кто нас однажды спас…

Но смотри – жизнь выбирает нас.
Жизнь всегда выбирает нас.
Это сильней всех любовных признаний, волшебней инструкций по чудесам, сиятельней миллионов люменов.
И что ты ей не отдашь – она преумножит, что не предложишь – она преобразит сама собою.

Ты ей - время, она тебе – распустившийся цветок, новое ощущенье, обретенного друга
Ты ей – нежность, она тебе - рассвет, что плащом спадает на плечи
Ты ей - слово свое, она тебе - музыку или книжки
Ты любишь ее, носишь в сердце, бережешь вдохновлено, пишешь ей письма и внутри зажигаешь свет
Меня пробивает дрожь, когда я думаю, что она предложит тебе в ответ.

Бирюза теплым зноем растекается выше крыш. Станешь чутким, прозрачным, честным – услышишь, или скорее вспомнишь, что этот мир мы сами себе обещали в детстве.

Точно знали – вырастем, и поступим в школу магии и волшебства. Пусть оказалось, что школ таких нет, зато есть ведь – новые города. Приезжаешь туда на рассвете, пьешь кофе напротив вокзала, стараешься вспомнить, что снилось в дороге. А город уже предвкушает, как познакомит тебя сегодня с теми, в кого и сам влюблен. Как подбросит книжку тебе. Будешь изумляться, мол, надо же, искал, нигде не находил, а тут кто-то просто оставил в парке!.. Знали, что станем старше – и хватит сил приручить дракона, воздушного змея. Станем переводчиками, может даже издадим словарь языка, на котором общаются дети, одуванчики и море - все знают этот язык, просто однажды предпочитают не вспоминать.

Солнце не устало нас целовать, ветер – обнимать жасминово и прохладно. Лучшее дни по-прежнему не прогнозируемы и мало зависят от наших планов. В самые яркие дни, когда очень много всего происходит – нас наполняет сиятельная радость и покой
Да, здесь нет школ волшебства и магов.
Но есть – города и люди.
Разницы никакой

Всех с возвращением домой)

Спасибо каждому, кто верил, что так случится, кто не отписался, кто искал, писал и все такое)
Это было нереально - столько теплоты и крутых штук под тегами #кит_не_спи и #кит_живи
Спасибо [id3153327|Дмитрию Лейкину], который, конечно, гений
[id76177151|Тимуру Джафару], который создал дублирующий паблик, и собрал туда все тексты и картинки и музыку и точно знал, что все получится
[id11544663|Андрею Кинтюхину], который верил в это все еще больше чем мы сами
Паблику [club106382123|frobnitz | handmade] за флешмоб, и множеству других - солнечных, ярких, красивых просто за то, что вы есть
Спасибо)
P.S. Название будет изменено в ближайшее время

Это лучшая из всевозможных весен – сколько для нас в ней уготовано песен, сколько рассказов, знакомств и встреч. Мы идем – и солнечные зайцы разбегаются из-под наших ресниц, к ладоням жасмин ластится, а в волосах запутывается вишневый дым.

Мы говорим – и слова обретают новый, весенний ритм: каждое слово несет в себе потенциал силы, способной вырасти цветком, любовью или новой книжкой. Неожиданно, впрочем, не это – то, что нам отвечают. Не просто урывками уличных разговоров – мир выходит с тобой на вполне состоятельный диалог. И если ты по какой-то причине не понимаешь, что именно это значит – птица, встречающая утром тебя у дома, крокус, что пророс сквозь твои следы, свет от людей, будто от маяка - воспользуйся словарем, встроенным в днк.

Ты живой и смелый, от весны получивший один из лучших ее даров – свет вдоль каждой из твоих дорог, уместность принятого решенья, ощущение жизни в происходящем

Жизнь – это что-то о настоящем
Ты – это что-то о волшебстве

Некоторые вещи ты не можешь понять, пока ребенок.
Что мы всегда будем любить именно тех, на кого нам хочется быть похожими. Что волшебство всегда предчувствуется кожей, рассыпается искрами от касаний.
Что все забыть – это худшее из наказаний. Лучшее из спасений.

Некоторые вещи ты понимаешь только, пока ребенок.
Что ты просыпаешься уже прощенным, свободным, хрупким. Чутким к голосу этого мира. Вот сейчас он зовет на блинчики, а потом – играть. Точно знаешь, ты – друг солнечным котам и зайцам, и в сплетенье солнечном носишь свет. Ты умеешь блестяще принимать решенья – к примеру, что делать с этой персиковой косточкой: собственный амулет, или растить дерево – настоящее дерево, у своего подьезда.

Некоторые вещи так и останутся в тайне и серебре
Время, что рождается внутри, извне отражаясь пульсом
Путь бумажного самолета
Свет, что загорается сейчас и здесь.

Ты – это жизнь и есть.

Ну о какой вы говорите силе, о какой нежности человека? Разве сами не видите, как он беззащитен, как слаб, как легко ему простудиться, едва промочив ноги?
Как нелепо он наступает в лужи, как отталкивает тех, кто ему вправду нужен и как путается в мыслях своих и своих словах? Теряется в просторных улицах, забывает, куда собирался идти. Я смотрю на них, и ни света не чувствую, ни какой-то любви особой. Мне сложно признать, но, кажется, я устал.

…Но когда узнаю, что есть они – я не просто прощаю, а будто бы сам прощен.

Одни сквозь сон укрывают того, кто рядом, другие знают на память самые красивые песни – все, даже еще не написанные. Есть и такие, которые отдают любимые книжки любимым людям, читают звездные карты, зажигают в квартире свет и готовят чай. Лечат раны, наводят порядки в доме, здороваются с морем, как с лучшим другом и знают, какими сказками усмирять самую долгую ночь в году. Танцуют на берегу, произносят имена любимых, словно это первое слово, с которого начался мир.

Временами у них тоже болит спина, случаются трудные дни, неприятные разговоры, включается режим тоски и лени. Но то, что внутри – что больше чем они сами – препятствует разрушенью.

Мир держит – каждого из – в горсти. Он с тобой по очень большой любви. Разве сам не чувствуешь?

Чистый свет наполняет улицы и дома. Вливается в человека
Человек идет. Шаг его пружинен и легок, взгляд отмечает присутствие жизни тут и повсюду. С неба к нему на руки прыгают солнечные коты, хоть еще недавно падал снег.
- Это весна, - думает человек

Человек несет в себе чье-то имя, свою мечту, жизнь, что больше его самого. Реагирует кожей на хорошую музыку, откровенность, своих людей. Тайны хранит в созвездиях родинок на спине, и никогда не перестает удивляться обычным вещам необычного мира
- Я люблю, - думает человек

Человек состоит из песен, сказок и снов. С ним происходит то, к чему он восхищающе не готов: пишутся новые песни, лучшие в мире люди запросто зовут на завтрак или обед. Боковым зрением человек замечает фоновое свеченье.
- Какой-то блик, случайное совпаденье, - думает человек

Свет происходит из человека. Солнце – зеркальный шар – только лишь отражает

Мы еще не названы, потому что не рождены.
Чувство вины не касалось еще ни нашего лба, ни плеч. Мы не знаем пока не потерь, ни встреч, ни как горчит косточка от апельсина.

Ни твое, ни мое имя еще не произносили: ни с упреком, ни с ожиданием, ни с любовью. Ты еще ни разу не отстригала волосы, не красила губы, не плакала, закрывая последнюю страницу книжки.
У меня – ни одного шрама, ни одной посаженной вишни, что зацвела бы к апрелю; ни одного слова, брошенного сгоряча.

Мы еще свет и нежность, вмещаем столько любви и жизни, что впору, конечно, так все и оставить, но
Я хочу держать тебя за руку, и чтобы ты засыпала на моем плече. Хочу встречать тебя вечером, поить медом и молоком, если вдруг заболеешь. Ходить – по морскому берегу ли, по супермаркету – не отпуская (говорил уже?) твою руку.
Целовать ресницы, спасать от земной печали небесного мира.

Предлагаю встретиться весной. В любой из вечностей.

Время идет к свету.
Собирай рюкзак, птиц выпускай из клетки солнечного сплетенья. Вспоминай, как легко танцуется, как весенне дышится, и что каждое высказанное слово обретает солнечную теплоту.

Прячь шарфы, где успели поселиться тоска и колючий холодный ветер. Теперь под твоими пальцами трещит лед, от взгляда – начнут оживать дерево и цветок.

Так только думается, что ты к этому не готов. Это длинное ложное соображенье; собери все слова страха, зимы и грусти в одно предложенье, напиши на листке, сложи корабликом-оригами.

Ты прошел инициацию февральским холодом, декабрьской темнотой, оглушающей тишиной января; стал теперь сильнее в своей нежности, целостней в ощущениях. Теперь вправе решать, что тебе делать дальше. С кем становиться ближе.

А можешь и не решать.
Можешь оттачивать способность не оглядываться назад. Танцевать в пустом парке, напевать песни, переходя дорогу, дарить книжки, браслеты, первое весеннее утро. Чтобы каждая улыбка – как поцелуй. Каждый взгляд – как признание всех чудес.

Счастье, весна и ты – одна и та же точка в этой системе координат.

Зимой мы узнавали свои границы.

Узнавали точки холода и тепла, слова, от которых нас бросает в жар или замерзают пальцы.
Сколько часов сна нам необходимо, чтобы проснуться обновленными, обнуленными от всего плохого. Сколько должно выпасть снега, чтобы стало ясно, что волшебство – всегда внутри, и не создается внешними обстоятельствами, а только откликается на них.

Сколько раз мы не удержимся, сорвемся, грохнемся со всей силы вниз, пока не найдем точку равновесия и опоры.
Сколько придется рассказать сказок, прежде чем станет ясно, что лучшие истории происходят тут и сейчас, и непременно с нами, не подозревающими ни о чем таком.

Сколько раз нужно будет включить и выключить свет до того, как поймем, что внутренний свет работает по такому же механизму – одним усилием ты запускаешь импульс осуществления (а дальше можешь уже не вмешиваться)

В скольких зеркалах фрагментарно отразимся, пока не увидим себя целостными в глазах того, кто рядом
Сколько раз темнота должна была сбить оптику, растерять и вызвать страхи из глубины, пока мы ощутили силу свою и возможность справиться, и умение так светить

Весна из тебя начинает происходить.

И взрослея, ты все чаще обретаешь Своих.
Замечаешь – всегда – с первого слова, полувзгляда, жеста, какого-то ненавязчивого движенья. Замечаешь, и с тобой тут же случается преображенье: будто ты ненадолго забыл свое имя, а сейчас его произносят. И ты вспоминаешь кто ты, или, во всяком случае, твердо решаешь вспомнить.

Свои очень редко отмечают себя постоянным присутствием. И иногда это к лучшему – особенно, когда совпадения максимальные, когда вы сходитесь друг с другом по всем швам и родинкам, когда ты – слово, а он – звук, когда ты – жизнь, но и он – жизнь.

Со своими очень легко говорить обо всем на свете, придумывать такие вещи, которые у других не уместятся в голове. Видеть мельчайшее, безымянное - называть, говорить о невысказанном, и чувствовать себя легкими, светлыми, защищенными от всего плохого.

С такими людьми узнаешь все о ценности мира и времени, становишься целостнее, высказанней, обретенным; ребенком – которого потеряли и вдруг нашли, золотым сеченьем, восходом.
С ними из-за тебя то же самое происходит.

Здравствуй, мой босоногий, славный, красивый сын.
Я пишу тебе из страны, где медведи – с шерстью из золота, а люди - в панцирях и доспехах, так боятся, чтобы кто-то не ранил случайно их сердце.

Я не совсем еще понимаю их, да и они друг друга – не всегда. Люди учат здесь по несколько языков, но не могут выучить один, всеобщий, на котором говорит Жизнь. Очень немногие понимают, с чего начинается рассвет, или представляют, как вырастает дерево абрикос.
Они так умело пускают все под откос, и так искренне не понимают, как им это же удалось.

Но только мне не страшно за этот мир.
Так волшебно – я влюбился тут в девушку, которая умела лишь убирать со стола чашки (так ей казалось!). От ее взгляда каждую весну зацветала яблоня во дворе (она не догадывалась ни о чем таком).
Сидел за столом с одним старым сказочником – ты о нем тоже слышал, он пишет о море и маяках. Он рассказывает, что только, детям и создал развлеченье. А я молчу, не буду ведь говорить, сколько сотен кораблей, тысяч моряков вернулись домой благодаря тому, что в детстве читали эти сказки.

Они невероятные тут. Касаньем, вздохом, решеньем каждым преображают Жизнь.
И знаешь, решил, что я буду с ними.
Рассказывать сны, читать книжки, строить красивые дома и водопады, смеяться, прощать обиды, дарить подарки, отвечать на звонки (даже очень утренние или поздно-вечерние), следить за временем, не помнить, какой сейчас день недели, планировать поездки, пить кофе на автозаправках, слушать истории и песни, сидеть до утра на кухне, разговаривая с кем-то очень особенным и важным.
Они столько умеют чудес! Даже больше, чем мы с тобой.

Я только сейчас чувствую себя настоящим, что ли, самим собой.

Вот случается новый день – и вот ты, что лучишься в нем.
Даже если рассвет не видно за неподъёмно-серыми облаками. Даже если шаги твои тяжелы, а в голове – мысли вязкие, клейкие; паутина и темнота. Даже если тень кажется понятней и ближе, чем мерцание маяка, и упрямо верится, что чудеса – это о чем угодно, но точно не о тебе

Сколько можно лениться, осуществление откладывая на потом? Постарайся прийти домой, и вспомнить, что значит дом. Поговорить с тем, с кем давно нужно было, станцевать с тем, с кем всегда хотелось. Почувствовать золотую нить, что идет от сердца.

Находить присутствие жизни в кристальном бездействии холода, свет – в ложной нерушимости мрака. Себя – здесь и повсюду, вспомнить имя свое и мира.
Ты – неразделен, красив, сиятелен.
Это более, чем ощутимо.

Я не всегда знаю, что тебе сказать.
Иногда мне хочется говорить с тобой обо всем волшебном, что я сегодня видел и ощущал.
О саксофонисте, который играл на одной из самых любимых улиц
О ветре, что среди зимы так ярко пахнет жасмином
О людях, которые останавливаются всегда неожиданно и очень вовремя, и обнимают идущих с ними

Иногда – о том, что никогда не видел, но очень хотел бы.
Как слоны приходят на водопой, красивые и большие, и чуть поменьше и совсем маленькие приходят тоже, и как они сосредоточены и важны
Как расцветает первое посаженное тобой дерево, а чуть позже на нем начинают появляться гроздья черешни и гнезда птиц
Как смотритель маяка утром выходит и видит – первым! - что в городе выпал снег

Иногда мне хочется рассказать тебе о чем-то неловком и грустном, что случалось тоже. Как ломал, терял и запутывался – просто чтобы ты не плакала от меня втайне, когда будешь думать, что испортила все на свете. Чтобы имела в виду, что тебе хватит сил справиться и с этим тоже.

Я совершенно иногда не знаю, что тебе сказать.
Я всегда знаю, что к тебе чувствовать.

- Посмотри, - говорит, - как мы выросли еще на несколько знакомств, ссор, высказанных обид, рассказанных шуток, пройденных километров и подарков, что их дарили, как дети и любящие - от избытка чувств, не ожидая ничего взамен.

Прошлое имеет только одно свойство – оно было необходимым, и мы исполнены этой необходимостью сполна. Потому что эти потери и обретения, пропущенные на телефоне, случайные царапины и следы от неслучившихся поцелуев были вправду нужны. Как минимум, чтобы узнать

Что настоящий дом – это не про веранду и три этажа, окна с видом на море и мирный быт. А когда ты приходишь – выпотрошен и убит, а тебя сажают на стул, касаются и исцеляют.
Что дружба – это прежде всего о силе. Когда не просили ни о чем таком, но каждый обретает в другом то, что столько искал в себе.
Что для искренности нужна смелость, и иногда это правда кажется самым сложным из всего, но никогда не бывает зря.
Что лучшие истории, которые случались с нами, меньше всего поддаются описанию, зато рождают множество улыбок и внутренних мелодий, и задают новый отчетливый ритм для всего, что случится после.

Так узнавали, что трудности преодолимы, шаги - легки. И что мы не только смотрители, а сами уже маяки. Кто же знал, что и так можно.

Как упрямо мир приглашает тебя на танец, соглашаясь даже уже на прогулку.

Как он строг к тебе, как придирчив, как не терпит твоих ошибок, особенно, если рядом есть кто-то еще. Как сбивает спесь случайно услышанными разговорами, выбивает опору из-под ног. И пока ты думаешь, как потом будешь собирать себя по частям - он берет и учит тебя полету.

Как утешает тебя неожиданными звонками и встречами. Как убеждает в твоей собственной вечности и нужности. Как вдруг становится похожим на то, что вокруг называют нежностью.

Как помещает тебя в этот каркас из пространства-времени, а потом сообщает, что самые важные вещи существуют за пределами времени и во всех мирах. Как учит тебя называть страх по имени, а потом приручать его, а потом – превращать во что-то безобидное и хрупкое.

Как смешно подпевает тебе из колонок радио в маленьком магазинчике, куда ты забегаешь спрятаться от дождя и снега. Как знакомит тебя с такими невероятными людьми, что ты ходишь потом и думаешь – все не зря, если есть люди, которые могут так писать, так петь, так размышлять. Все не зря, все правильно и хорошо.

Как бережет тебя, как не устает повторять важнейшие из основ, реагирует мгновенно на каждое из твоих решений, замечает даже мельчайшее из движений.
А потом случается Восхожденьем, радуется тебе, еще больше чем ты – ему.

- Я, - говорит, - ничего не могу поделать. Это зима. Время вспоминать все самое теплое, что было за целый год. Беречь в себе эту нежность, эту холодную неторопливость, оттачивать плавность. Больше молчать, чем разговаривать, больше замечать, чем заниматься созданием нового. Самому обратиться во слух и взгляд. Отмечать за близкими людьми вещи, на которые не обращал внимания раньше – как расчесывают волосы, как завязывают шарф, сколько всего высыпается из их карманов, когда они достают ключи. Как отчетливо в них проступают лучи и свет. На чем задерживают свой взгляд. Для кого готовят теплый чай и кому сочиняют сказки.

И нет более подходящего часа, чтобы перестать искать точки отсчета и начать осуществляться. Не бойся. Ты живой и чуткий, а потому логично, что зима, которая больше о холоде, чем о жизни, тебя пугает. Но этим то человек и отличается от, допустим, персиковой косточки. Ему не обязательно ждать, когда закончится холод. Он сам способен генерировать тепло и свет. Ты способен генерировать тепло и свет, чувствуй и ощущай

Я ничего не отвечаю, смотрю на огоньки, которыми расцвечивается город: красный, синий, оранжевый, золотой. Мне тепло уже просто от встречи с тобой, о каком дополнительном свете ты говоришь? Ты замолкаешь, я почти касаюсь твоей руки. Все фонари включаются от нашего электричества.

Мир нам выдали – один на всех, ни с кого не снимали мерку. Вот одним в нем и жарко, другие все время мерзнут, третьи - головой достают до неба, коленки царапая об асфальт. И я чувствовал это тоже, и я чувствовал это так же, а потом встретил тебя

И мир будто бы перешили.
Кто спешил – вдруг оказывался в нужном месте в лучшее из времен, каждый видевший во сне море – просыпался влюбленным, обретшим в себе искренность, компас, путь и причал. Становились светом все, кто свет замечал. Загорались глаза у каждого, кто светить начинал другим.

Мы совпали по швам со вселенной всей
Каждое движенье - как продолженье мысли. Каждое слово стало вмещать потенциал творенья. Понимаешь, я сижу, у меня варенье абрикосовое и чай, у тебя – лучики из-под ресниц, мы говорим, и я физически ощущаю, как за тысячи световых лет от нас рождается сверхновая. Как ты хочешь ее назвать?

Мир касается нас, целует ветрено, пытается говорить через радиостанции, или даже голосами прохожих. Впрочем, слушает тоже. Изредка напевает что-то себе и рисует.

Передавай ему привет.
И поцелуи.

Разбиваться - это каждый может. Ничего сложного. А попробуй собраться. Попробуй собрать себя, вернуть - испуганного, растрепанного, печального, будто птица. Сказать - было, конечно, страшно. Иметь в виду - было страшно, но теперь ты дома.

Жизнь - не всегда только звезды и волшебство. Звезды падают, и теряются яблоками в траве. Волшебные мантии выцветают, корабли не всегда возвращаются к причалам и с самыми теплыми людьми бывает холодно. Но это лучшее время вспомнить то, что было и так известно

Что лучший способ бороться с хаосом - быть честно-нежным. Что видеть целостность мира - значит перестать делить на части: вот, мол, я, вот мой дом, вот солнце. Это одно явление - ты, наблюдающий рассвет, сквозь окна своей квартиры. Что ты преисполнен силы и чистоты и владеешь возможностью принимать решения. Это ты обеспечиваешь миру преображение, это в тебя он влюблен до землекружения.

Так и задумывалось с начала - эта жизнь для тебя и предназначалась. Смотри, ты весь светишься от ее касаний.

- Само собой, - кивает Изумрудный Кит, - каждому бывает больно и страшно. Будто нет никаких путеводных звезд, карт или маяков. Будто все компасы мира – сломались, песни – забылись, а книги не отличаются одна от другой. Будто ты нездешний, дальний, совсем чужой, и все, что у тебя есть с собой – громкое сердце и тоска по тому, что не произойдет. Только все это, видишь, «будто». А по-настоящему – ты живой.

Жизнь происходит в тебе – словом, делом и светом. Целует яблочно, обнимает огнеупорно, пишет новые песни и оставляет письма тебе повсюду.
Она любит тебя, и все время будет. Я, - говорит, - надеюсь, ты это чувствуешь и замечаешь

Как сквозь осень мерцает искренность, как воздух становится все более мятным и апельсиновым, как ты дорастаешь до тех, кого любишь и становишься даже на них похож. Как напротив дома, где ты живешь поселился ветряной принц – он встречает тебя, когда открываешь дверь подъезда: хватает своими холодными пальцами твои и провожает до остановки, по пути рассказывая теплые истории

Осуществляйся
Приходи к маякам и тем, кто любит – они светятся одинаково, не давай замерзать тем, кто рядом. Записывай сны и читай их тем, кто приснился, выращивай сад, вместо того, чтобы сердиться и ощущай все - одновременно - кончиками пальцев и сплетеньем солнечным. Об остальном она позаботится. Обними ее за меня, - Изумрудный Кит медленно разворачивается и плывет. Дети и влюбленные просыпаются среди ночи от звуков волн и шума прибоя в городе, где никто никогда не видел моря, каждый - чувствовал.

И когда бы она ни пришла – ты окажешься не готов. Ни к красоте ее сверхъестественной, ни к словам – теплым и полным, как корзина свежесобранных звезд.
С ней ты всегда острее чувствуешь (и тут можно было бы поставить точку, но я продолжу) необходимость в присутствии здесь и сейчас, она учит тебя каждой мыслью быть звонче, каждым движением – весче, и ничего не оставлять на потом. Простым языком объясняет все сложные вещи.
- Нужно, - говорит она, - носить шарф, чтобы сказанные слова становились теплее.
Говорить правду, потому что ложь гасит маяки, а значит – другие уже не смогут найти к тебе дорогу. Зажечь опять можно только искристой искренностью.

Чувство меры, - произносит она, глядя отчего-то на твои ботинки, - заменяемо чувством мира. Или моря. Это кому что нравится.
Или вот еще, говорит, мол, листья – это летающие корабли для солнечных зайцев. Те выкрашивают их в золотой, а потом носятся по всему городу
В городе ветер и холод, но смотри
У тебя внутри – сердце и пульс Вселенной. Происходи светом и чудом, просто происходи.

Мы носим браслеты и рюкзаки, не тревожим никого звонками – даже когда покоряем очередную вершину, выпускаем в озеро рыб, и с печати – книжку

Мы счастье чувствуем позвонками – вот кто-то касается позвонков, и внутри все отзывается звоном и электричеством. Количество, правда, сразу не вспомнишь, но возле третьего родинка, а пятый выпирает сильнее прочих

Мы узнаем города по цвету шарфиков местных жителей и вкусу кофе, который традиционно пьем сразу напротив вокзала (одни добавляют в кофе туман вместо молока, другие щедро посыпают корицей, приправляют местными байками, не хотят брать денег - просят сережку или значок)

Мы мало спим, умеем готовить рыбу, открывать кокос, безошибочно подбирать специи и всегда выключаем свет, выходя из комнаты. Монстры под кроватью теперь переквалифицировались в психоаналитиков, и с участием выслушивают, как у нас прошел день

Волосы у нас той длины и такого цвета, как и мечталось.

Оказалось еще, что чудеса никак не привязаны ко дням недели, монеткам на дне фонтана и даже с падающими звездами у них мало общего. Чтобы сделать что-нибудь волшебным – совершенно незачем читать заклинания или писать вступительные в известную школу

Нужно – быть. Готовить еще для кого-то чай, выбирать дороги и поезда, продумывать маршруты, благодарность чувствовать чаще, чем стеснительность или неловкость. Беречь свет в себе и знать, где он включается у других. Ощущать бег пространства и незыблемость времени, учиться тому, что нравится, далекое – превращать в близкое и понятное.

У нас довольно здорово получается быть взрослыми. Даже это – что-то невероятное.

Список вещей, которые Рэй хотел бы получить ко Дню рождения

1. Мини-маяк, который всегда указывает путь к дому
2. Часы, что показывают только самое лучшее время
3. Дрессированное облако с маленькой молнией
4. Рубашку, сшитую из паруса
5. Некоторое количество светлячков
6. Выключатель скуки и громкой музыки у соседей
7. Замок (без никаких принцесс)
8. Сетку, сквозь которую сны не вылетали бы в окно, а кружились по комнате
9. Приручитель страха
10. Перчатки, чтобы можно было касаться звезд, не обжигая пальцы
11. Бенгальского тигра

Зачем ему тигр, он толком пока еще не знал. Слышал только, что они неплохо разбираются в дружбе и математике.

- Не знаю, - говорит, - меня учили совсем другому. Не обьясняли, почему проходит ночь и наступает день, говорили только – восходит солнце, значит пора сбываться. Воплощаться каждым вдохом своим, каждым выдохом, быть чуткой к свету, близким и кораблям

Никто не рассказывал, почему наступает осень. Учили: осень – это время возвращаться в дом. Проверять лампочки и замки, янтарные бусы менять на мед, со дна рюкзака и дорожных сумок достать затерявшиеся сокровища лета: изумрудный песок, билеты смятые, чьи-то липкие от сахара визитки, одну сережку, камешки для еще неназваной черепахи

Что значит части речи? Нас учили цельному языку, что будет понятен всем. Гроздь терпкого синего винограда, разглаженный ветром парус, приглашение, написанное от руки на шероховатой бумаге, пойманная в стакан с яблочным соком луна, линия на руке, по которой ползет божья коровка - есть тысячи способов завязать разговор

Так же нельзя, нельзя, невозможно - вот о чем я думаю, слушая ее
- А хоть о времени ты что-нибудь знаешь? - спрашиваю
- Ну конечно! Сейчас, к примеру, лучшее из возможных!

Дети наши вырастают чуткими и красивыми. Старший становится ученым, младший – сказочником. Вселенная искрится от их историй

И случалось лето, и были мы
Невесомы, как стебли одуванчика в родниковой воде. Значимы, как слово, сказанное после нескольких лет молчания. Замечательны – так заметен костер в любую из ночей июля.

И первым встречным мы отдавали оранжевые в крапинку поцелуи (насыпали в сумки им абрикосы), и касались без спроса макушки мира – прохладно-бархатной, на ощупь как листья на старой яблоне, что росла возле дома детства
И чтоб согреться, нужно было только вытереться полотенцем
И чтоб улыбаться – нужно было всего проснуться

И взрослые мы отказались от игр, и отражали лучшее, что только бывает в мире – землянику, разросшуюся у подножия маяка, нагретые солнцем камни, промокшие от брызг морской воды страницы любимой книги, подаренные браслеты, билеты, что успели помяться в кармане, закаты, оставляющие привкус малины и табака, фильмы, что их смотрели под открытым небом.

- Я люблю тебя. И буду любить и завтра и после, а пока - поцелуй меня, - Август щурится. Потом убегает на другую сторону улицы, кричит "Я женюсь на тебе! Подожди еще пару месяцев"

Сентябрь стоит у дома, красив настолько, что даже почти не верится.

У тебя, - говорит он, поправляя пуговицу на пиджаке, - только эта вечность, и все. Другой никто не вручит. Это, конечно, и к лучшему, ко второй все обычно устают быть такими сияющими, хотят спать и плести интриги, вместо, допустим вот, ловцов снов.
А ты сейчас – жизнь и сердце и ритмичный пульс этого мира, я вообще не знаю, каким чудом ты умудряешься хмуриться или злиться.
Переведи все с языка птичьего на язык любимых, относись к людям так, как они хотят, чтобы к ним относились, повытряхивай пыль с полок плацкартных вагонов. Каждое движение пусть отражает преображенье мира.
Не выбрасывай старые украшения – надевай их на мраморные статуи в парке. Помни, что первые солнечные лучи – это свечи на торте в честь дня рождения нового дня. Еще с вечера готовь для него подарки: чистое зеркало, выглаженная рубашка, постиранные облака, закладка на самом интересном месте в книжке.
Впрочем, - говорит, - это все так, просто советы, не подумай, что инструкция или указания

Он замолкает, и я со всех сил мчусь в школу. У меня первым уроком – солнцеписание.

Человек говорит человеку:
- Я закрывал дверь на 12 замков и никогда не терял ключи. Не брал трубку, если звонили с незнакомого номера, никогда первым не называл своего имени, не пускался в путь, не сверившись со звездными картами. И вообще, мог бы – установил сигнализацию и поселился в самой высокой башне.
Но я встретил тебя и, знаешь, мне больше совсем ничего не страшно.

Человек говорит человеку
- Я был пират. Нападал на беззащитные гавани, воровал сокровища с кораблей, я ужас вселял в каждого из людей
Но я встретил тебя, и теперь защитник каждому кораблю, каждой лодочке, что их дети строят из ореховой скорлупы.

Человек говорит человеку
Я шел, и было вокруг темно. Если честно – я эту темноту сам и устраивал. Разбивал лампочки, тушил костры, перерезал проводки и хотел бы превратить эту планету в самую безсолнечную из планет.
Но я встретил тебя, и теперь куда б не вошел, скажу слово – и загорается свет. Сладкий, как в августе яблоки и туман, бесконечный, как ночь перед Рождеством.

Человек протягивает человеку руку.
Они идут вместе. А потом летят, летят, летят.

Август причесывает цветы, что проросли сквозь стену огромного дома. Мы встретились не так давно, но я люблю его, а он умеет управлять самолетами, знает, откуда у меня царапины на ноге и что кунжут я люблю больше чем цукаты, или изюм.

Мы множество вещей узнавали вместе.
Что море шумное, как ребенок в большой квартире. Что в прямом эфире прямоты всегда меньше, чем в сказках, рассказанных между ужином и луной.
Или что счастье – одна из форм искренности, что виденье красоты – всегда заслуга смотрящего. Что быть настоящим – значит быть живым, благодарным, сияюще-сильным.

Утро приносит нам персики, сок апельсиновый, ощущенье реальности всех чудес, что только бывают (и не бывают в мире), волшебность, что предчувствуется кожей

Мы бесконечно талантливы и красивы.
Жизнь в этом очень на нас похожа.

Пока она с тобой говорит, пока смеется или тебя болит
Пока сушит полотенца на пляже
Пока на кассе пропускает в очереди
Пока задерживает очереди на кассе
Пока включает для тебя лучшие свои песни, приглашает на любимые свои фильмы
Проявляет тебя на пленках
Пока она оставляет царапины на коленках
Пока исцеляет твой страх, подогревая молоко в Большом Ковше
Пока те, кого ты целуешь – бесконечны, и светятся так, что приходится опускать ресницы
Пока те, кому ты читаешь сказки – на утро оборачиваются принцем, драконом, летчиком, лучшей версией самого себя
Пока тот, кто дверь открывает в лето, помнит каждого из нас по имени и по шрамам
Пока от меня до тебя – две пересадки, а тебе до меня – еще одна дочитанная книжка
Пока ты не слишком занят своими делами, и сможешь замечать ее даже в грусти или во сне –
До тех пор она будет чувствоваться в тебе

Жизнь целует тыльную сторону ладошки, включает свет в каждой из клеток, будто на маяке

И снова мы делаем концерт с текстами отсюда;))))

22 июля, галерея [club77001533|come in], ул. Данилевского, 26, 2-й этаж.
[club125243776|ХОД] - визуально-звуковое действо
в исполнении Classical Underground,
текст читает Ирина Мишина.

Начало ровно в 20:00

В программе:
Я. Кларк "Sunday morning"
Р. Шуман Три пьесы-фантазии для кларнета и фортепиано, ор. 73
Я. Кларк "Maya"
Й. Брамс. Трио ми-бемоль мажор, ор. 40
Я. Кларк "Sunstreams"

Музыканты:
флейта Дарья Фомина
кларнет Татьяна Демичева
скрипка Дарья Ткаченко
альт Евгения Бесклубенко
фортепиано Ярослава Сердюк

.
Когда ты входишь в реку...

Река несёт тебя?
Или ты поворачиваешь волны вспять мощным ходом мотора?
А может, ты подчиняешь энергию воды, преобразовывая её в энергию света? или направляешь её природный Ход в иное нужное тебе русло?

Когда ты входишь в реку...

Ты расслаблен или вооружён?
Ты отдаёшься или покоряешь?

Когда ты входишь в реку...

Какая она, эта вода?
Какой ты, человек?
.

Так ты проснешься, и с тобой в это утро проснется мир.
Так все, о чем ты когда-либо думал или просил, обретется лучом солнечным, дополнительным временем, чистотой планеты.
Так на вопрос «где ты?» ответишь «сейчас и здесь». В чудесах увидишь простые вещи, волшебные в своей обычности.

Ты достаточно взрослый, чтобы предлагать миру разное: апельсиновое пульсирование сердца, всебезграничность предвкушенья чуда, несколько строчек из колыбельной, ощущенье жизни, открытые окна, стакан холодного сока, перенесенную в траву улитку после дождя, сосредоточенность в творении.

Мир только делает вид, что сам по себе
На деле – смотри, как аккуратно он переплетает тебе солнечное сплетенье каждое утро.

У меня было целое море. Я его сам выдумал и любил. И ноги были мокрые от приливов, и пальцы были все в царапинах от ракушек, и вода щипала их, как щиплет сок свежеразрезанного апельсина.

У меня была девушка, которая меня не любила, но страшно обожала и берегла. Она носила красивые длинные сарафаны, и мне – абрикосы. Мы подолгу сидели на берегу моря в городе, где никогда не было моря. Изредка танцевали.
Смотритель маяка фотографировал нас, и обещал отдать фото, как только проявит пленку.

Мое выдуманное море придумало мне китенка – всамделишного: «Вырастет, уместит на себе целый город, или не очень большую планету»

Мы сидим на его спине – вокруг происходит лето, вечность и брызги от вишневых косточек, когда их бросаешь в воду.
Мир пульсирует светорожденным чудом, глядит всеповидавшем старцем.

Мы вмещаем в себе этот день, и солнце, и морские волны, и песнь кита, придуманную им в день рожденье мира. Выучим язык - тоже ее споем.

Так мы начинаем чувствовать себя счастливыми.

Никогда уже не перестаем.

Не ты выбираешь дорогу, это она тебя выбирает из прочих всех.
Дорога – это простить себе все несделанное, каждый из неотвеченных. Это решить быть ответственным и прекрасным. Услышать то, что говорит мир.

Дорога – это когда ритм твоей походки тождествен ритму каждой из молитв.

Ты можешь отправиться к сиятельному в своем безмолвии северу, или к городам востока воплощенными звездочетами и мечтателями. Можешь направиться в горячо расцелованный солнцем юг, или идти по пяткам за разноцветными солнечными зайцами, что выпрыгивают из витражей храмов запада.

Что не выберешь – придешь, конечно, к самому себе.
Оказавшись правда, смелее, более загоревшим, целостным, как Вселенная или абрикос - под стать любимым героям книжек, с которыми вместе рос.

Равным каждому из чудес.

Такой голос – июльский мед, сладко-солнечный абрикос.
Он поет – и тебе вспоминаются колыбельные, под которые ты засыпал и во сне рос, а просыпался легким и цельным, с ощущением нового дня внутри.

Он говорит, только ты пока не совсем понимаешь его язык. Вот рассветное облако, выкупанное в океане, вот роза, что распустилась с началом мира, вот тень от дерева, похожая на корабль. Переводчики, что могли бы помочь, заняты – шьют жасминовые накидки для ветра, выпутывают с волос красивые запутанные сны, берегут силу всех самых хрупких вещей.

Ты и сам так сможешь, научившись замечать незаметное, отвечать честно, сердиться всепрощающе.
Взращивая искренность, ты поймешь, о чем поют птицы и молчат старики. Выселив из головы страх, услышишь нежность в громовых раскатах, выучившись свету – сгенерируешь над своим городом теплосеверное сияние.

Он смотрит, прячет улыбку, а потом не сдерживается и смеется – и повсюду случается лето, и пчелки щекочут крыльями листья липы, и такое вокруг солнце!.. Не поймешь, случайно, или невзначай.

- Я люблю тебя, - говорит, - я люблю тебя, ощущай.

- Я носил ей черешни, и не сердился, когда она разбрасывала косточки. Переводил ей рассказы птиц с крылатого на земной, целовал – жасминово, и следил, чтобы фонари работали исправно, или хотя бы луна светила, когда она вечером шла домой.

Я читал вместе с ней книжки, был добр к ее друзьям – и они тоже сразу приняли меня, и любили, и мы очень тепло проводили время. Тяжелое молчанье я одним своим присутствием превращал в мятную тишину.

И не то, чтобы видел я в ней жену – но она дорога мне, и я хочу, чтоб она сохранила в себе весь этот невидимый обычным взглядом свет.

Он замолкает, и Юнь говорит ему
- Все в порядке, Май, теперь я ее берегу. Обещаю свозить к морю, защищать от ссор и чужих обид. Лечить горло, если ее будет болеть горло, хоть и постараюсь не касаться холодом солнечного сплетенья.

__
Вот она просыпается в воскресенье под шум прибоя, улыбается сонно, идет ставить чайник, думая по пути, чем бы покормить чаек.
Даже не сразу вспоминает, что в ее городе никогда не было моря.

- Так бывает, - говорит он, - что пьешь чай с печеньем, бросаешь косточки черешневые с балкона, складываешь на полки вещи..
И вдруг чувствуешь – ни с того ни с сего – как все вокруг становится светлее, значимей, весче. Это в твоем солнечном сплетеньи проснулось всеощущенье чуда. Еще сонное, не понимает толком, что к чему, и тебе нужно все ему объяснять

Расскажи о вишне. Как она тяжела и сладка, сколько в ней сока, сколько жизни, и что она всегда напоминает тебе о игре в прятки (потому что в детстве любимым местом для пряток были ветки вишневого дерева)

Расскажи, как прошлым летом по твоей руке ползла гусеница, и это было щекотно и страшно, но ты не сбросил ее резко на землю, а бережно посадил на листок – а через несколько недель тебе на плечо села бабочка, и ты, конечно, сразу о всем догадался

Расскажи о волнах и маяках, и что после морской воды каждый вмещает в себя чуть больше соли и легкости, стают глубинно-спокойными

Не забудь еще о детях, влюбленных и чудаках, что единственные знают, как сражаться с тенью и договариваться с драконами

Я и Юнь сидим на моем балконе. Нас такой наполняет свет – прозрачный и невесомый. Чудо внутри ютится - птицей солнца, китовой песней. Мы взрослеем под стать ему

Даже еще чудесней.

- Научи меня, - говорит, - быть прозрачней света, выверенней всех орбит, чтобы не только сама себе – путь, но и другим – тоже. Научи меня говорить, когда спрашивают, что болит, а не молчать или отвечать что-то спокойно-ласковое, например, что морским барашкам соленая вода, наверное, здорово глазки щиплет, вот они из-за этого – а еще из-за солнца – щурятся.

Научи меня не забывать ключи и звонить в первую очередь маме, когда случается что-то важное – сданный экзамен ли, повышение, или когда цветок на балконе распустился, который рос с крохотного семечка.

Научи меня видеть в косточке – дерево абрикос (то есть будущее), в песке – осколки всех когда-либо упавших звезд (то есть прошлое), в людях – их концентрированное волшебство, всевозможность чуда (речь, конечно, о настоящем).

Спину держать ровнее, смелее просить остаться, вообще быть способной сказать «оставайся, пожалуйста, мне с тобой действительно хорошо». А не пожимать плечами и говорить «ну и что», когда за кем-то захлопываются двери.

Научи меня совмещать открытость перед миром и тайну внутри себя, небесный свет и земную соль. Не разбрасываться временем и словами. Научи приходить в срок, и даже в самое горькое из времен оставаться преисполненной светом и чудесами.

Мир слушает это все улыбаясь и чуть наклонив голову. Думает - забраться на крышу, или же пригласить на танец. Для раздумий идеально подошла бы сигарета, но он уже вторую вечность как не курит.

Мир еще немножечко подождет, а потом, конечно же, поцелует.

Не думай, что я скучаю.
У меня есть морской прибой, я его понемножечку приручаю. Никаких секретов – выходишь на берег, рассказываешь истории морю, только чтоб не о нем самом. Лучше – о пустынях и королях, о рассветах, встреченных на горе. Говоришь, говоришь, делаешь шаг назад.. И море, волнуясь, подбирается ближе, чтобы узнать – что дальше.
У меня есть город и двадцать улиц, где, с тобой целуясь, мир находил себя и потом уже не терял. Да и сложно потеряться, если такой сквозь себя пропускаешь свет – что кажется, будто не Алиот, а ты бьешься сердцем Большой Медведицы.

Еще я учусь.

Отвечать на сердитость – заботой, любую работу исполнять в срок, отвечать честно там, где можно и отшутиться. Недоумение заменять восхищеньем перед непредсказуемостью этого мира, не чувствовать неловкости ни от одного «спасибо» - произнесенного ли, услышанного ли в свою сторону.

Видеть синь в черных воронах, свет – в случившемся и случавшемся, вообще замечать во всем силу его и количество. Заблудившимся и отчаявшемся – не дорогу показывать, а учить зажигать фонари, вырабатывая внутреннее электричество.

- Нет, - говорят, - это слишком обычные чудеса, так, на три с полосатиком. Ну кто из нас не завязывал стебельки одуванчиков вместо шнурков, не кормил прозрачных рыбок в фонтане мелкими монетами, или не переводил стрелки компаса на юг? Мы это все переросли еще в детстве. Сейчас мы хотим чего-то более значимого.

Значимость – важнее замечательности, и уж точно ее долговечней.
Значимо – Знание. К примеру, своего Пути. Важно – расти, и знать, куда ты растешь. А все эти твои штуки – стеклянные шарики в рюкзаке, яблоки, которыми делитесь с ангелами и драконами, паруса из старых ваших рубашек, облачные киты, цветы, прорастающие сквозь дубовые двери – в это мы очень слабо верим, да и толку-то в это верить.

А я ведь – не про «верить». Я про – «случаться, происходить»

От янтарных камушков мало толку, если только ты не делаешь из них бусы своей сестре
Растертая лаванда пахнет сильней, если вложить ее в прохладную ладонь того, с кем вы вместе за ней поднялись
Пуговицы ценны усилием – когда уже вроде пора выходить, поезд через 20 минут, а пуговица отлетает предательски, вот ты и пришиваешь ее, даже умудряясь не поколоть все пальцы.
Шум моря – обычный белый шум, пока ты не превратишь его в колыбельную, или историю, или картину.
Велосипед – это прежде всего дорога, которая вернет тебе – тебя, почти такого же, только еще с загорелыми плечами и новыми именами для своего счастья или ручной большекрылой птицы.
Все это вместе – всего лишь способы включать внутренний свет – о ребра бьющийся, как прибой.

Хочешь, мы еще немножечко потанцуем, расскажем сны, обсудим способы, как мрак превращать в черный жемчуг или агат.

Только тебе еще идти и включать маяк.
Я могу – если хочешь – пойти с тобой. У меня есть яблоки в рюкзаке.

- Знаешь, ведь и я раньше тоже была – как ты. Цветы видела больше все срезанные, в ладонях держала чаще банковские карточки, чем ракушки.

Различала на вкус более 20 видов кофе, важное – записывала в телефонных заметках, нежное – на цветных стикерах, и клеила к холодильнику.

Встречала рассветы, провожала друзей на вокзале
А однажды меня спросили
- Ну знаешь ты, с какой стороны света, в какое время года прилетают птицы – а толку? Если ты не можешь перевести их рассказы о небе, людях, столицах и ангелах, по пути ими встреченных?
Назови перечень хоть всех морей и пустыней мира – а потом ответь: в какой воде искупаться, чтобы избавиться от досады? Чем так хороша была девочка из крохотного африканского племени, что в честь нее Атакама расцвела миллионом соцветий?

Я совсем не знала, что мне ответить, да и стоит ли отвечать. Научиться молчать – это тоже важно.

Но когда произношу «тишина» - то на небе вместо птиц появляются рыбы, ветер надевает плащ-невидимку (совершенно бесшумно), и нет ни плача, ни смеха, ни грома.
Говорю «дом» - и вокруг воплощается теплота, и кот и еще печенье
Я не знаю пока, что мне делать с этим предназначеньем, можно ли его отдать, или кому-то передарить, и что вообще будет дальше

Я произношу твое имя – мир становится терпким, как белый чай
Непосредственным, как одуванчик
Бесконечным – как будущий май, морские ракушки, песнь кита в день рождения черепахи.

Все, что вокруг – это свет и соль, белые парусники, апельсиновые облака

Люди, которые наливают котам молока, называют смешными неловкими именами. Все что есть волшебного и живого – случается в один момент, в одной точке пространства-времени – и полностью совпадает с нами.

Так любой ветер становится попутным, по пути обнимая лепестками вишни. Так чувствующий себя лишним – осознает, что нужен, понимает, насколько ценен. Заснувший разбитым – просыпается цельным и неделимым.

Ты можешь идти к счастью, ехать в горы или на море, создавать удивительные истории и смотреть, как они воплощаются тут и повсюду. Можешь выйти на улицу многолюдную, чтобы выгулять солнечного зайца или кота, в одуванчиках выкупать тень.

Что ни день – так ветер и соль, белые парусники, апельсиновые облака, свет, что рассыпается миллиардами теплых точек, все вокруг делая чище, медовей, нежней

Угадаешь - в ком же его источник, сможешь светить сильней.

- Ну и что, - говорит, - я должна была думать о взрослых, если такое вокруг происходит? Ледники тают, киты выбрасываются на берег – а они телевизоры новые покупают. Думала, раз ты взрослый – стремись и делай, а не ной, голову опустив вниз.

Но их столько здесь, кто старается, понимаешь?
Старается создавать жизнь.

Такие с разными важными документами носят в сумке еще компас и яблоки – накормить заблудившегося и показать дорогу

Учат всевозможные языки: снов, пламени, цветов и птиц, чтобы уметь читать надписи на открытках, что присылает мир. А иначе – как поймешь, зачем туман и сквозь него проглядывают одуванчики, и это все на крыше 9 этажа.

Спасают людей от боли, не всегда даже для этого выписывая таблетки – прописывают солнце, согревают сердце. Боль в горле проходит через 10 минут, глаза загораются от счастья – через 12.

Они сны воплощают в фильмах, леговские конструкции – в архитектурных проектах, чувство нежности и любви – в переплетении пальцев, в умении среди всех звуков различать только стук сердец и шорох колец Сатурна. Потому что если кажется тебе, что нежность твоя, и твоя любовь – в разы больше тебя самого, значит еще не вырос сам, не воплотился, не стал – любовью и всем таким.

Они умеют делать облака из подручных средств, в перерыве успевая помыть посуду. Рисуют на стенах удивительные картины, обьясняют сложное так, что всем понятно. Тяжесть превращают в легкость одним касанием

Ребенок – видит чудеса во всех самых простых вещах.
Взрослый – занимается их созданием.

Так казалось нам: чудо – это проснуться и вдруг взлететь, и коснуться рукой потолка, а потом - облаков, и кусочек чтоб принести сестре и лучшему другу, пусть они и считали бы, что это – простой тополиный пух.

Мы так думали: чудо – это когда волшебство. Когда искры со всех сторон, письма со всех окон, троллейбус, что довезет до Ехо. Это узнать в себе принца, дракона, мага, полезть за яблоком и коснуться верхушки мира, пойти за хлебом с паспортом, термосом и книжкой в мягком переплете, Керуак, или там, Уитман, оказаться, конечно же, на вокзале..

Что же нам, солнечным котикам, главного не сказали.
Чудеса не живут отдельно, они ютятся внутри, заполняя тебя на треть. Все, что учит светить, не заставляя тебя гореть.

Это проснуться среди ночи – и вспомнить сказку, а не проблемы, и рассказать себе же тихонько, да так, что прикроватный монстр умилится и пойдет расчесываться, чтобы перестать пугать людей

Это ждешь друга, и он опаздывает бессовестно, а ты не сердишься, а плетешь ему веночек из одуванчиков. Он прибегает, начинает оправдываться, ты надеваешь ему на голову это корону, говоришь
- Теперь ты король Ордена Опаздывающих Одуванчиков
А он смотрит недоуменно и счастливо, как и положено всем лучшим друзьям.

Это отдать рыдающей девочке свой талисман – камушек, привезенный с моря. Девочка сидит и плачет, потому что контрольная, а она ничего не выучила, читала пол ночи Крапивина.
- Тебе нужнее, - говоришь, и отдаешь, и чувствуешь, как он в руке пульсирует
- Ты тоже будто крапивинский, - говорит девочка и искорки разбегаются из-под ее мокрых еще ресниц

Сколько света в тебе, лучистости внеземной, так сияют святые, влюбленные, или дети

Я хочу прожить с тобой всю весну

и еще пару штук столетий

Есть вещи, которые я хочу знать о тебе прежде всего

- Как поступаешь ты с косточками от черешни – аккуратно складываешь, или бросаешь с балкона
- Что чувствуешь ты, босиком ступая по холодному шелку травы
- Кому расскажешь первому, что в парке у твоего дома одуванчики уже показывают носики
- Случалось ли тебе вверх ногами переворачивать картины
- Чем займешь себя в лодке в открытом море
- Сумеешь ли подружить бабочку и слона
- Что ты никогда не скажешь никому из детей, сколь не были бы они любознательны и настойчивы
- О чем бы разговаривал с собой 10 летним
- Скольких людей ты можешь узнать по шагам
- Какие мысли приходят тебе в голову между часом ночи и вторым сном
- Знание какого языка доставит тебе наибольшую радость (считаются языки цветов и птиц, и даже языки пламени)
- Что, по-твоему, общего у тебя с маяками

Впрочем, знаешь, на последний вопрос можешь не отвечать – свет, густой свет заливает пространство от моих ключиц и до других планет
Мне приходится закрывать глаза, когда я целую тебя в ответ.

- Я, - говорит, - ходил и кругом вот себя искал. Забирался на скалы, пел в опере, чистил апельсины, целовался, постил. Я учился медитациям и наукам, строил дороги и храмы, бродягой Дхармы переходил границы.

А потом мне такое приснилось – я не помню ни сюжета, ни кто там вообще был, в сне этом – но я проснулся и сел на кровати – и почувствовал, как мое сердце пульсирует так же, как сердце моей планеты.

И что мой вдох и выдох равен дыханию всему живому – и не только людей, а еще приливам/отливам, замерзанию/испарению, и восходу солнца, и его закату, и взмаху крыльев!.. Клянусь – никогда до этого я не чувствовал себя настолько причастным к жизни. Никогда до этого я настолько не чувствовал себя собой.

И мне даже не нужно сейчас много слов, чтобы рассказать, что я знаю о жизни, о мире, и о себе
чудеса – не в стороне и не где-то извне
свет – внутри и снаружи, в каждом из

Волшебство пульсирует в пальцах, и между ребрами, пробирает ласковым электричеством – спокойное, теплое. Естественное, как жизнь.

Так вначале кажется, мол, мир большой, а ты – песчинка, ломтик от хлеба, лютик-лепесток, и не знаешь, куда приткнуться в нем со своей душой, и есть ли она, душа, и если есть, то что с ней делать

Все, мол, давно разобрано, или точнее собрано, а ты паззл из другой коробки: нерадивый, ломкий, не от сюда, и вообще – только весна началась, а тебя уже сразила простуда, хоть хотелось – чтоб красота

Только это ведь все не так на деле.

Мир влюбился в тебя еще до твоего рождения, созвездия создавал эскизами к узору родинок на твоем теле, землю – тебе под стать, небо – тебе под суть. Света столько, чтобы ты мог от него устать, света столько, чтобы тут же мог отдохнуть!.. А ты жалуешься, что нет сил, смотришь типа «я этого не просил. Да и никто, - думаешь, - не просил. Как-то оно все само для себя, наверно». Мир говорит с тобой – пусть пока и не выучил твой язык – но тебе удобно не замечать.

Печаль происходит от неумения отвечать. Ну что тебе стоит ему ответить? На языке, что понятен всем. Не нахмуриться утром, проснувшись в семь, приготовить сестре какао, цветы полить, поскладывать ботинки, перезвонить тому, кто снился ночью – пусть вы и сто лет не общались. Улыбаться людям и кораблям, дарить им шелковые платки, покупать звенящие браслеты, оставлять в кафе открытки и книги, целоваться и перестать сердится на кого бы то ни было, воплощаться историями и нежностью.

Мир влюблен в тебя со своего рождения. Что тебе стоит ответить ему взаимностью?

Так она приходит и говорит:
- Слушай внимательно, все что тебя болит - так реагирует на недостаток света или тепла. Так трава прорастает сквозь еще холодную землю, так дерево разгоняет по веткам сок, а на утро его укрывает иней.
Я верю ей – и светло-голубой цветок прорастает у меня из пальцев, из сердца, из головы, а больше, действительно, ничего не болит.

Так она смеется, все повторяя:
Живая вода из сказок – это не кофе, не любой из твоих энергетиков. Уж скорее чай, что заварила сестра, когда и сама спешила ужасно. Живое – это когда не все равно.

Так мы сидим с ней на качели – Боттичелли бы в обморок грохнулся от такой красоты, и можно уже помолчать, но она продолжает:
- Вся эта вода, небесная и земная, отпечатки в грязи и на облаках – нужны затем, чтобы выгнать страх. Я не только тут для того, чтобы нянчить ваших котиков и детей, наряжать все в праздничные цвета, провоцировать всех мечтать или улыбаться. Я учу – не бояться. Ни грозы, ни холодов, ни экзаменов, ни спутанных ниток.

Она говорит, качели скрипят, я не понимаю еще всего. Вспоминаю, где оставил свой самокат - нужно показать Весне, как я бесстрашно спускаюсь с горок.

Просто пора просыпаться
Рассыпаться улыбками и сообщениями, крошками от печенья угощать птиц, что вернулись только, шнуровать кроссовки стебельками от одуванчиков

Это только кажется, что туман как прилипнет – не отстираешь, что облака весят тысячу тонн, и что по городу скорее будет разгуливать слон, чем оранжевый солнечный заяц.

А на деле же – посмотри, корабли берут курс на твой город, перепутав тебя и маяк, драконы, с шарфами, завязанными под горло – не из-за холода, а чтобы чешуя не просвечивала – выдыхают на остановке дым, даже не всегда удосуживаясь достать сигарету для маскировки, а ангелы прячут подснежники от жадных рук.

С тобой и мир просыпается – еще сонный немного, но уже ласковый и красив, и не знает пока, чем займется. Нельзя сказать, что это его беспокоит – он талантлив, юн, почти бесстрашен, до умопомрачения хороший.

Ты в этом очень на него похож.

- Пересчитай точки на божьей коровке, подари бумажного журавля сонной продавщице из магазина, научись ловить форель, составь описание самых важных на свете вещей. Создай скульптуру из солнечного света, тумана и молока, напиши инструкцию себе 30-летнему, усынови Малую Медведицу, из старых своих рубашек сшей парус.

Повытряхивай из головы старые мысли, найди дом для ангела и дракона, на стене напиши расписание поездов, полей розу ветров, вместо часов на руке носи компас, призови весну. Перестань делать глупости, начни – чудеса.

Сшей солнечными лучами юг и север, приноси любимым яблоки и радость, открывай планеты и книги, придерживай дверь тому, кто идет следом. Напиши на открытках рецепт от холода и раздай всем неслучайным прохожим, покорми прозрачных рыб в городском фонтане.

Придумай, как называть счастье и себя, и в идеале пусть это будет одно слово. Научись сбываться, собираться так, чтобы не опаздывать, утро начинать с мантры или танца, переназви по-своему дни недели.

А потом уже хнычь, что нечем совсем заняться. И я придумаю, что нам делать.

Что тебе рассказать? В Атлантиде штормовое предупреждение, в троллейбусе, на котором я добираюсь на работу, развешали валентинки, а лаборатории подтвердили существование гравитационных волн. Что касается меня, то я по-прежнему влюблен и прекрасен, хоть и вру, конечно, про прекрасного.

Недавно защищал дипломный проект– море и волны. Знала бы ты, чего я наслушался на защите!
- Это не практично, столько воды
- Никаких условий для жизни, ни одна из летающих наших рыб не променяют небо на этот аквариум
- Слишком неустойчивая конструкция, плюс высокая зависимость от луны, никто из мыслящих здраво не приблизится к этой штуке и на километр.

Я не лучший архитектор в мире, это точно. Но мой проект уже начали воплощать - и, похоже, людям действительно нравится.
___

В Атлантиде сегодня штормовое предупреждение, и вокруг только и разговоров - что о шторме. Люди распахнули окна и на улицы вынесли стулья - наблюдать за волнами
- Чего вы ожидаете от сегодняшнего дня? - спрашивает юная журналистка
- Надеюсь, я смогу почувствовать волну, ученые говорят, это похоже на обьятья, - отвечает девочка в желтом сарафане с волосами до самой земли
- Мы все на это надеемся, - в кадр влезает немолодой мужчина
Девочка размахивает синим куском картона, по краям которого вырезаны зубчики волн
- Я по этому поводу даже сделала морентинку!

Первая волна несмело целует ей волосы.

Ты считаешь дни до весны, я считаю это все ерундой. Любой календарь – не более чем расписание для птиц и ветра, это им по нему сверяться.
- В марте возвращайся в свой новый дом, - повторяют птенцу
- По весне тебя коронуют в принца, устрой по этому поводу веселье – взлохмачивай волосы, распутывай шарфики, фантики от конфет превращай в салют, - твердят юному еще ветру

Тебя ждут ведь в любое время, тебя ждет тут время само – лучшее, из возможных. Ждет, пока ты себя узнаешь – кто ты, на что способен. Ждет, когда перестанешь хныкать, соберешься, расправишь плечи. Когда начнешь замечать незначительное, отпускать тяжелое, беречь сиятельное (и прежде всего - себя). Ты по меркам вечности – совсем ребенок, головой до седьмого неба достаешь едва ли, коленки сбитые еще не совсем зажили.

Здесь нет никого, кто поймает тебя, когда ты оступишься, - знаю, ты насупился и молчишь
Дело не в том, что ты только еще растешь
В том – что вырастишь и взлетишь, и, конечно, тебе тут не будет равных.

Я сегодня увидел пчелу, пока на остановке стоял, он ползла по моей тени, от головы до сердца, и я подумал, конечно же, о тебе, и еще о том, что с метафорами нужно поосторожней, потому что пчела, конечно

В детстве я обожал коробку с пуговицами, мог играть действительно часами - складывал их то по цвету, то по форме, то по настроению. В день нашего знакомства настроение у меня было дурацкое. Я ужасно замерз , хоть - да, я помню - и было солнце
- Зачем только нужно солнце зимой!
- Солнце всегда нужно, это же такая пуговица, которая небо пристегивает к земле, - видимо, я любил тебя всегда, или

Я знаю, как бы ты назвала свой самолет, знаю, что когда болеешь - тебя нельзя поить чаем с малиной - тогда ты сердишься и кричишь (почему так, я знаю тоже - маленькой ты всегда пряталась в малиновых ветках, и тебя никто не мог долго найти, а потом и вовсе забывали искать). Знаю, почему у тебя с собой всегда два зеркальца, и что ты рисуешь, когда говоришь с кем-то по телефону. Чего я не знаю - почему ты отвечаешь взаимностью на мои слова, и мои касания, и

Ты пробуешь слова на звучание, как иные пробуют суп. В слове "янтарь" ты находишь тарелку с медом, "кашемир" вмещает шелестящую мягкость мира. Я не понимал тебя сначала, а потом подумал, что вздумай я под одним словом объединить разные совсем явления - ну там снег на вершине горы, или всплеск от хвоста морского котика, или звук взлета воздушного шара - я бы смог это сделать, используя

Имя твое я произношу так часто, что будь оно мантрой - у меня сбылось бы уже все на свете
Впрочем, ты ведь и так сбываешься, значит

- У меня в классе мальчика так звали – Февраль. Красивый невероятно, но такой особой внутренней красотой. Поговоришь с ним две минуточки, пока ищешь учебник, или тетрадь, и потом целый день ходишь, будто подарили набор красок или пообещали в дельфинарий сводить. И хочется за это тоже что-то хорошее сделать – кота с дерева снять, сестре помочь с математикой, нарисовать открытку, рассмешить кого-то, кто грустит. А потом он сам однажды грустным стал, потому что

- Потому что скоро должна была быть весна, и он влюбился в, ой, ничего, что я перебиваю? Просто ты эту часть истории всегда перекручиваешь. Он влюбился, и уж она-то была красива самой настоящею красотой. Столько от нее было тепла, света столько!.. Глядя на нее и подумать нельзя было, что где-то кот на дереве застрял, или что кто-то плачет над учебниками, ну уж нет, если мир был способен создать ее, значит на него можно положиться.

- Да, так все и думали, кроме Февраля. Пока все теряли от нее голову, он оставался молчалив и спокоен. Рассудительный золотой ребенок, это он придумал, чтобы мы на уроках рисования рисовали фигуры коньками по льду, а на географии из снега построили макет города своей мечты. Ну и кто цирк лепил, кто даже колесо обозрения сделать умудрился, кто приюты для животных строил. А когда к Февралю подошли с учительницей – все удивились. Он не построил ничего, даже не коснулся снега. И учительница спрашивает, что это он себе возомнил. А Февраль и отвечает – море.

- Хоть море он всего два раза в жизни видел, и то, в учебнике географии
- Ну да, и вот говорит, мол, придет март, снег растает, и получится карманное такое море, и что рыб в нем можно будет подкармливать, как сейчас подкармливают кошек
- Учительница что-то непонятное проворчала, но это было уже неважно. Потому что скоро действительно пришла весна. То есть март. То есть Марта.

Марта улыбается, и улыбка эта такая, что даже чайник, кажется, перестает свистеть, и начинает мурчать. Муж ее, Февраль, открывает окно, чтобы на подоконник высыпать крошки. Они молчат, и даже от их молчания мир становится прозрачней и чище, будто кто-то решил его умыть и причесать.
Я решаю по дороге домой взять к себе собаку, которую кто-то еще неделю назад бросил под нашим подьездом, начать зарядку делать, исполнять обещания, и вообще, решаю, самое время жить.

Прости, нужно было сразу это тебе сказать – я ничего не умею. Ни успокаивать море взглядом, ни складывать так оригами, чтобы бумажные журавли расправляли крылья и оставались у нас жить, только изредка прося крошки от шоколадного печенья и сладкую воду.
Я не умею превращать тучи в корабли, и шить паруса из воздуха, что над морем, хоть ты и думаешь, что в свободное время я занимаюсь чем-то таким.
Я не знаю, как защитить тебя от драконов и холодного кофе, и как уберечь тебя от красного света светофора, когда ты спешишь и так нужно успеть.

Я люблю тебя – вот и все, в этом весь мой дар и мое умение. Я люблю тебя, но это не значит, что я сумею тебя от всего спасти, и защитить тебя от всего на свете. Я – нет, но
Я люблю тебя – и солнце восходит - ему на рассвете поют птицы, что вчера еще были бумажными, и море начинает волноваться за детей моряков, и оставляет им на берегу подарки и возвращает целыми корабли. Я люблю тебя – и драконы выходят с тобой на перекур, и смеются взахлеб, и кофе приятно согревает в любое время
в лучшее из времен

Тот, кому неведом был язык снов, кто в надписях на стенах лифта видел больше пророчеств, чем в сонниках – теперь приходит, стоит только закрыть глаза, к отчаявшим и грустным, к любовникам, к детям до двенадцати. Рассказывает что-то неловкое и смешное, заламывает пальцы, учит взлетать с высокого шкафа, или становиться маленьким-маленьким. Видевшие его во сне проснувшись, начинают улыбаться и ходить по улице, земли не касаясь.

Тот, кто жил все время в авралах, срывал дедлайны, кофеина вмещал больше, чем это рекомендуют врачи и журналы – ловит теперь блики воды на стене дома у самого озера. Выходит во двор с рассветом, гладит по шерстке солнечного кота. Решает – если ветер будет с юга, перекрасит лодку свою и отправится в плавание, а если с севера – то посадит еще одну яблоню. Ветер приходит с востока. Идеальное время, чтобы влюбиться.

Тот, кто боялся свет лишний раз включить –электричество дорогое и все такое, кто на любой вечеринке старался забраться в угол подальше, где и тише, и темнее тоже, кто кутался в шарф так, что и лица почти не было видно – стоит сейчас на берегу моря. Вода холодная, шарф уже дважды улетал – приходилось бежать за ним по пляжу, но он никуда не собирается идти. К нему идут птицы, дети и корабли – свет такой от него исходит, что никто никогда не собьется с пути.

Мир берет с тебя пример, и становится лучше, и учится - большему, и происходит - чем-то сладким и ласковым. Даже причесывается по утрам смешно и сонно, смотри.

Ты казался себе измучен, хоть сам – извечен. Думал, что обесточен, но взгляд твой – сияющий, касания – электрически.
Так что случайся, происходи.
Заведи собаку, или цветок на окно поставь, наведи порядок в карманах сумок, распечатай фотографии, маме перезвони.

Почему ты думаешь, что можешь так вот запросто задекларировать свою слабость фразой: «Я слаб, я много не умею, а то, что умею – сто лет никому не надо» и с тебя ничего не спросят?

Так птица хвастается, мол, смотри, я умею уже ходить так ловко, не задевая потолков крыльями, чашки со столов не сбрасывая
- Разве этого ты хотела, - спрашиваю, - аккуратно ходить, не проливая чай?

А она молчит, ну в самом деле не станет же рассказывать, как свой внутренний компас променяла на часы, что никогда не опаздывают. Как вместо родниковой воды кофе пьет. Как не поет больше по утрам песен – новости слушает.

Делай уже хоть что-то, ты сам, скажи, не устал от своей тоски? Носки носи разноцветные, кота в рюкзаке, солнечных зайцев в карманах. Приручи дракона, или ангела, или тень свою научи красиво скользить по льду.

Ощущай себя цельным, живым, простым
Осязаемым, как металл, или как цветы.

Неизбежным, будто начало мира.

Нам быть вместе не обязательно
Но когда ты пишешь: «Встретимся у кафе Дерека через 20 минут», на мое окно слетаются птицы, синие, как впервые увидеть море, начинает работать лифт, соседка с девятого этажа, возвращаясь с музыкальной школы, находит ключи, что потеряла сто дней назад.

Можно и не видеться каждый день
Но вот мы идем по улице – любой из улиц, и в мире всем повышается градус тепла, не глобально, а ровно настолько, чтобы детям не холодно было в носы и пальцы, и собаки не прятались кто куда. Мы идем, и снег идет с нами, и время, а Шива и Шакти нашими именами называют своих детей.

Нет необходимости говорить друг с другом минуточку каждую
Но ты говоришь мне слово – разные слова – и что. Атакама расцветает миллионом соцветий, раненный слон доходит до водопада, папа звонит сказать дочке своей, что не сердится, пусть встречается с кем захочет, «только с кем-то хорошим, ладно?». Страх, что город укрыл горьким полынным (зимой-то) туманом, отступает. В этой снежности каждый волен ходить, летать или плыть.

Быть вместе не обязательно, ну чего ты. Достаточно просто быть

- Меня с детства учили задавать вопросы, говорили только так и узнаешь что-то о человеке. Вот знакомишься с кем-то, говорили, тут же спрашивай сколько часов он спит, где учится, кем работают его родители
- Уу, меня ты не спрашивал ни о чем таком
- Во-первых ты не человек, во-вторых вряд ли родители думали, что я буду дружить с китом, а в-третьих
- А в-третьих я сейчас рассержусь, спрашивай давай
- Ладно! Ладно! Сколько часов ты спишь?
- Все время от глубины до второго крика чайки. Следующий вопрос

- Так можно?!.. Хорошо, где ты учишься?
- Важнее – чему я учусь. Переспроси.
- И чему ты учишься?
- Я учусь находить подводные сокровища, и тут же забывать, где они находятся, чтобы их отыскал кто-то еще. Учусь считать жемчужины и считать, что все это – ерунда. Учусь ловить хорошие мысли и подбрасывать их в лодки морякам. Учусь чувствовать морские течения, и температуру их, и настроение, и насколько они дружелюбные.

- Это много, правда.. Ну, остался еще только про родителей вопрос.
- Задавай
- Я задал вообще-то. Так что отвечай
- Ну папу своего я никогда не видел, но мама говорит, что он один из тех, кто держит Землю.
- Вот как! А маму ты часто видишь?
- Каждый раз, плавая ночью. Кстати, сейчас где-то должна показаться, я вас познакомлю как раз. Смотри вверх!

Большая Медведица протягивает нам пирог, посыпанный корицей или звездной крошкой, не знаю, на вкус не отличить. Наливает в чашки молока.

Я спрашиваю шепотом
- Ты уверен, что это твоя мама? Вы не очень то и похожи
- Ну конечно! – отвечает Кит громко-громко. – Посмотри в мои глаза, в них же вся Вселенная, даже целых две

Я смотрю, долго-долго
- Ого, - вскрикивает Кит, - в твоих вообще-то тоже. Поговори дома с родителями на всякий случай.

В это время, и любое другое время, я загадываю только одно – сбывайся.

Это значит
Ощущать все 4 стороны света – и север, когда светишься, как сияние, и восток, рассыпая случайно корицу, и запад, открывая вечером окна, и юг, приручая ветер и морских барашков.

Не теряться. Ни в супермаркетах, ни на улицах незнакомого города, ни в своей голове. Знать всегда правильную дорогу, будто ты капитан или птица.

Находить в себе и повсюду неоспоримое присутствие чудес: детей, говорящих на одном языке с тиграми и цветами, шарф, замотанный вокруг дерева, стеклянные шарики, что их носят некоторые в карманах

Не врать, уметь говорить правду, даже когда кажется, что скажешь слово – и даже ветер станет злым и колючим и решит заморозить пальцы.

Быть страшно искренним – говорить, из-за чего чувствуешь усталость или сердитость, танцевать, когда слышишь любимую песню, признаться маме, что суп ты все-таки не очень любишь, но когда готовит она – то получается вполне вкусно

Происходить для других – сонным рассветным облаком, лучшим разговором, сплавом меди, меда и волшебства.

Для себя – бесстрашным и честным, космическим, будто кит, красивым, как будто жизнь.

- А у меня жена, - говорит Эрнест, - такая, что я когда прихожу с работы, а она уже дома - волосы в хвост собирает, или режет хлеб - я стою у порога, и шагу ступить не могу. Кажется, что это - другое измерение, переступишь - ждет тебя вечная молодость, постоянное чудо. Будто зеленая дверь Уэльса ведет прямо в мою квартиру.

- Так и у меня - похожее чувство. Я такой построил себе дом - пол из темного дерева, окна до самого потолка, а вместо тапочек всем гостям полагаются ролики. Папа говорит, мол всегда знал, что я неспроста конструктором увлекался в детстве, а я не напоминаю, как он ругал меня за разбросанные детали

- Представьте только, - смеется Лота, - меня люди сами приглашают рисовать по обоях. Или разукрашивать стены и потолки. А сколько шуму было, когда я в 6 лет на стенке шкафа фломастером собаку нарисовала.

- А я выхожу вечером, и возвращаюсь рано утром – и мне слова никто не говорит. Только просят: «Расскажи, как там звезды себя вели сегодня», или «Правда, что на Луне есть море», я отвечаю, что не одно, а больше 20, и они учат их названия вместо стихов на память.

- Нет, ну серьезно, кто бы мог подумать, что быть взрослым – совсем не страшно, - Рэм смотрит на нас, слегка склонив голову на бок – как он делал всегда, когда мы во что-то играли, а потом, счастливые и уставшие, делили печенье.
- Кто бы мог подумать, что на самом деле вообще ничего не страшно, - отвечает ему Эрнест.

Я очень много не умел – не потому что мал, или там, не смел, просто у меня и так были какие-то книги, работа нормальная, 2 собаки и девушка с длинными пшеничными волосами, с которой у нас все могло бы получиться, но она в учебу ушла с головой, а про меня забыла. И я жил себе как умел и мог, а потом меня попросили (я даже не помню, бог это был, или кто-нибудь из соседей): нужно мол, чтобы ты не просто себе – был.

Нужно, чтобы светил, чтобы с людьми происходил таким сиятельным вихрем, воздухом морозно-апельсиновым. Чтобы видеть тебя - как вернуться домой с длинной дороги, а там уже ждали, как успеть на последнюю маршрутку, как удержать равновесие на велосипеде, когда резко пришлось повернуть.
- Я совсем не умею
- А мне кажется, врешь, что не умеешь, посмотри, сколько света вокруг
- Ну
- А лампочка у нас уже год как перегорела

И мне пришлось учиться всему: находить в мелочах сиятельность, в каждом движении – руки ли, ветки ли дерева, видеть начало мира. В темноте находить мягкость и густоту. В страхах – щемящую беззащитность. Ложь превратить в дрожь и перестать дрожать. Уметь не сердиться, а обьяснять. Свет, как электрический котенок, постепенно ставал ручным и домашним.
Когда мы выходим на улицу – температура воздуха повышается. Эта зима обещает быть теплее прочих всех.

Я не то, чтоб очень тебя любил.
Но когда я с работы шел, прокручивая в голове список покупок, или думая какой фильм посмотреть вечером, а потом вспоминал отчего-то твое имя, и произносил его про себя – сквозь асфальт и снег прорастали цветы.

Я не то, чтоб очень за тебя беспокоился.
Но когда в городе начиналась гроза, а ты не дома, я на балкон выносил стул, садился и начинал рассказывать. Я платил стихии стихами и сказками, и она соглашалась не касаться тебя электрическими пальцами. Я иногда даже думаю – сколько же историй знал Тесла, если молния была ему послушная, как ребенок.

Я не то, чтоб очень по тебе скучал
Но в кафе, магазинах, библиотеках и парках - я всегда находил присутствие чудес. Лохматые большие собаки, забытая акварель, северное сияние в кукурузной банке, луна на нитке от воздушного шара, бусы из тыквенных семечек на шеях мраморных статуй. Ты рассыпала вокруг себя чудеса, как иные – разбрасывают исписанные стихами листки.

Я не то, чтоб очень тебя любил
Я просто знал твое имя, и произносил его иногда, и, тогда сквозь лед у нас произрастала пшеница, теплая, как твое дыхание, и успокаивалось море, возвращая портам корабли, и птицам всегда было зерно и крошки от овсяного печенья. И солнце. Солнце осталось зимовать в солнечном нашем сплетеньи. Рассвет происходит, стоит только открыть глаза.

Это простые волшебные вещи. Но их нужно делать, если ты хочешь, чтобы дождь прекратился.

1. Стань встречающим. Встречай заплывающие в город твой облака, пусть у них с собой ноша тяжелая, а вид - мрачен и тучен. У них был сложный пресложный путь. Подари им шар, или поцелуй воздушный, радость сделает их светлей и легче
2. Лужи переступать следует левой ногой. Они тогда перестают расти
3. Сказки – проверенное средство от холодных рук, сердец и взглядов. Расскажи о том, как спящая красавица просыпается как раз к первой паре, что барабанщик любимого бара сегодня в ударе, как легко отпускать людей, когда знаешь, что ничего плохого с ними не случится
4. Включи свет электрический. Выключи. Опять включи. Повторяй пока не поймешь – количество штучного света никак не влияет на сиятельность всего вокруг.
5. Зато влияешь ты. Разбуди котов, что уже уснули в солнечном твоем сплетении. Они от недовольства сперва поцарапаются коготками, но потом примутся сплетать солнечные лучи. Будет тебе амулет на зиму
6. С незнакомцами будь улыбчив и осторожен. Шарфики и рюкзаки – лучшая находка для маскировки птиц, драконов и ангелов
7. Помни и то, что все настоящие сны забрали птицы в дальние края, так что до весны – что бы не приснилось – и запоминать не стоит

Мир молодой и, конечно, в тебя влюбленный. Солнце – это точная копия зеркала в твоей комнате. Ты так же в нем отражаешься.

- На руке вместо часов она носит компас, я спрашиваю – и зачем, ты же на две остановки позже выходишь – и все, уже не можешь найти дорогу домой, скажут тебе – сверни у перекрестка вправо, так ты два раза обойдешь его по часовой стрелке, а потом пойдешь собак кормить. А она отвечает «это я не могу, а птицы и путники – могут, а их знаешь сколько в нашем городе», и смотрит так ласково, как смотрят на ребенка или святого, и что я еще могу сказать

- С рюкзаком своим он не расстается. Темно-зеленый, в такой бы только яблоки складывать и изумруды, я не спрашивала, что там, но однажды не удержалась.
- Что носишь в этом своем рюкзаке?
- Сердца всех влюбленных девочек
- В кого влюбленных?
- В основном в меня. А вообще еще яблоки есть. Будешь?

- Говорю ей: «Переедешь ко мне, заведем собаку или кота». А она: «Не хочу собаку, хочу барашек». И ладно бы, если обычных, дом у меня большой! Но ей-то морских хочется. «Свет мой, - говорю, - какие морские барашки, у нас моря то тут отродясь не было». «Море с малого начинается – с ракушек, что находятся у подьезда, с воды (а ты ругаешь меня за пересоленный суп!), с кита, приснившегося ребенку»

- Он говорит, что луна – это сладкий хлеб, что тигры рисуют себе полоски сами, еще тигрятами, на уроках рисования. Что даже из обычной вишневой косточки может вырасти сакура, а некоторые камушки прорастают в персиковые деревья. И как тут не поверить, если даже лавочка у дома, на которой он это все рассказывал, на следующий день расцвела магнолиями.

- Да да, я помню вопрос – как мы, собственно, познакомились. Я летел на юг, как и любая птица осенью. И путь мой был через ваш город. Да только сентябри у вас туманные, а каждый житель выращивает дома солнце свое, комнатное - как при таких условиях найти дорогу? Спрашиваю у случайной прохожей («да уж, случайной! – перебивает, - стоять на крыше 9 этажа с настоящим корабельным фонарем, свет от которого на сто км вокруг видно – это я мимо проходила»), спрашиваю – не знает ли она в какой стороне юг. А она на часы свои показывает.
- И, представьте, он решил, что это я так намекнула мол поздно уже, чего разлетался. Сложил крылья за спиной, сверху рюкзак надел, чтобы не так было заметно, да и пошли домой.
- Счастье еще, что мы тогда не заблудились
- У меня компас вообще-то был
- Счастье, истинно вам говорю

- Это игра такая, про маяк и море. Начинали со считалочки – на ком останавливалась, тот был маяком, остальные все разбегались, точно волны. И вот, некоторые волны были тихие и спокойные, некоторые – шумные ужасно, даже соседи с окна высовывались, кричали чтобы мы потише были, нет, ну представь, кричать на море..
- Не представляю
- Вот и мы не понимали, как так можно, но потом они перестали уже, правда, ругать нас. Успокоительная сила моря, - хмыкнула
- А что же маяк?
- Что – маяк?
- Ну, он что делал? Остальные бегали, дурачились, это я понял. А маяк?
- Светил.. Что еще он мог делать?

За картинку спасибо [id248501142|Luna Einsel]

- Это просто время сейчас такое, - говорит он, дотягиваясь до фонаря. Фонарь вспыхивает холодным, как осенние яблоки, светом, - время учиться разговаривать со всеми на одном языке. Время рисовать карты, отмечая все свои летние маршруты

Он ловит каштан прямо в воздухе, точно котенка, что решил спрыгнуть с дерева. Не прячет в карман, держит в ладонях
- Это время, чтобы со всем разобраться: хочешь знать, куда птицы на зиму улетают - так смотри, наблюдай за водой, ангелами и воронами, узнавай температуру воздуха одним лишь к нему касанием. Мир обнажает себя перед тобой: спокойно, без заигрываний и кокетства. Не прячется ни за травой, ни за листьями, ни за снегом. Дождем смывает все наносное, когда еще ты увидишь его таким?

Какое-то время он молчит, наблюдая, как девушка в темно-зеленом пальто кормит собак

- И ты, ты в этом времени тоже станешь под стать - этому чистому воздуху, что трещит от озноба и электричества, этой, никого не щадящей, искренности, искрами расходящейся. Все что нужно - не лгать, держать спину прямо, зажигать лампы и маяки.

- Все, кто ушел, кто считался пропавшим без вести, в октябре оказываются на пороге своего дома. Рассказывают истории, пока им греют чай. Раскладывают на столе подарки - открытки с названиями городов, которых и на картах нет, тяжелые бусы, брелки с названиями заправок

Он опять замолкает, и на этот раз молчит так долго-долго. Наконец произносит
- Я знал, что и ты - вернешься, что если когда и придешь ко мне - то именно в таком октябре

Я ничего не отвечаю, переступаю порог. Все фонари, фонарики, лампы и маяки зажигаются одновременно, звезды погасшие миллион лет назад рождаются заново, руки детей становятся теплыми, сердца - горячими, остывший чай обжигает горло.

Тепла хватит еще на тысячи таких октябрей.

В те дни они жили в городе, из которого уехали все туристы, почти одновременно. Те ничего после себя не оставили: ни тонких кофт на креслах кафешек, ни гелей для душа в тесных комнатах гостиничных номеров.

Казалось, что кроме их с Лу в городе нет ни одного приезжего. Местных же не спутаешь ни с кем: у всех мужчин вокруг горла завязан зеленый шарф, у всех женщин на плечи накинутый белый.

И еще они не разговаривают. Ни с кем. У них можно купить рыбу, виноград и сыр, большие корзины, которые делают они сами. Они научат вас щелкать пальцами так, чтобы к ногам слетались большие белые птицы, танцевать для луны и бога, отпускать обиды под звуки саксофона, чинить уличные фонари и управлять внутренним своим кораблем

И все это без единого слова

А теперь все разъехались. Гретта жаловалась:
- Лу, тут слишком громко в последнее время, только мы с тобой болтаем!
Лу ничего ей не отвечал, кормил с руки птиц.

А потом он на новый год подарил ей белый красивый шарф, а она ему мягкий зеленый шарф

Потом они притащили домой саксофон

Еще через какое-то время обнаружилось, что все самое важное, нежное, ценное в слова все равно не уложить. Зато можно – покупать цветы у юных цветочниц, они вместо сдачи дают красивые перья разных птиц – развешай их у окна и плохие сны забудут к тебе дорогу, можно находить книжки в кофейнях, между страниц которых -билет на концерт любимой группы, можно дружить даже с самым северным ветром, если столкнуться у дверей магазина с пряностями. Гретта и Лу как раз выходили оттуда – купили имбирь, шалфей, гвоздику, красный перец – вечером будут готовить горячий шоколад

Они шли и тонкие шарфики оборачивались крыльями
у Лу - зеленые, как у дракона
у Гретты белые, как у ангела

- Дело, - говорит, - ведь не в осени, и не в том, что туман по утрам пахнет молоком, дымом, и еще немного – яблоками, листвой и ветром. Не при чем и то, что небесная молния – заедает, как и молния на твоей куртке, так любимой тобой в детстве – кто сумеет ее починить?

Дождь из распахнутого неба льется вторые сутки, и если играть во что – то в Ихтиандра, и если выгуливать домашних животных – то только рыб, и единственное искусство, которому стоит сейчас обучаться – искусство молчания, и еще – диффузии: выливай в лужи краски, апельсиновый сок, бросай крашенные леденцы, ты – единственный, кто может все еще тут исправить.

Пиши мелом на подоконнике «Серость – уходи», можно и сЫрость, можно и – горькота – вода стекать будет цветными разводами

На ветках деревьев завязывай ленточки и такие нитки, из которых обычно вяжут шарф: птицы унесут их себе в гнезда, и за всю осень даже в клюв не замерзнут ни разу

Будешь в самые холодные дни помнить по именам цветы и любимых девушек – холод и твоих никогда не коснется пальцев

Меняй засушенную с лета землянику – на поцелуи, а сладкий виноград – на истории о городах, где вода соленая, песок горячий, мужья своим женам из дальних стран привозят жемчуг и цветочные сарафаны

Не наступай без надобности на каштаны – это в них зимуют солнечные зайцы, им чудесно спится, а сны снятся о том, кто держит вот их в ладошках

Дело ведь вправду не в том, что осень, дожди и орехи на голову падают. Посмотри на листья, какого цвета?
- Нуу, желтые себе
- Листья все от небесной воды становятся зеркальными. Отражают свет каждого, на них смотрящего.

Котята, свисающие с небес, с электрическими проводами вместо хвостов, смотрят на тебя, распатланного, на меня, нечаянную, на улицу, звонкую, точно колокол. Они души в нас не чают, чай готовят каждый вечер и ждут, да только дела нет никому никакого.

То что происходит, происходит действительно с тобой, даже не так, это ты происходишь с миром; происходишь миром для всех воюющих, для всех проспектов, для всех измученных неделями неразговора. Ты новая опорная точка мира, береги себя.

Жизнь делает искусственное дыхание, хоть со стороны это и выглядит поцелуем, но на самом деле ты даже еще в сознание не пришла, только-только начинаешь просыпаться, воздух арктический, ветер отчаянно-северный, земной шар пульсирует, что твое сердце.

И все змеи, что клубились у твоего горла – оказываются воздушными, и вот ты уже высоко высоко, где то в горах, мастеришь лодочки и парапланы, а планы чужие – ломаешь, и ничего тут уже не изменишь, и это хорошие новости.

А знаешь, какая самая хорошая новость?
Ты.

- Осенью солнце любит нас больше всего, - говорит он, завязывая вокруг горла шарф, - ну сама посмотри. Сколько вокруг солнцерожденных яблок, рыжеволосых девушек, путников, что наконец-то вернулись домой. Свет – он ведь не в лучах, и не в прожекторах – всегда в другом. Или в других. В руках дворника, что кормит утром птиц овсяным печеньем, в солнечном сплетении – каждого из, в историях, рассказанных всегда кстати.

- Я понимаю тебя – у меня самого дома совершенно летние дети, им говоришь «осень» и у них тут же ангина и слезы. Так еще и переживают, что солнечный кот, прирученный ими летом, заскучает и удерет. Им и в голову не приходит, что они теплее всех котов и зайцев, сильнее морской волны, ярче песка на Марсе. Пусти корабль из листьев – он остановится возле их ног, принимая детей за маяк. Подумать только, что случится, если они поймут!..

Большая медведица калачиком сворачивается у Земли. Греет холодный северный нос. Когда все засыпают - дети выносят ей яблоки, а домой возвращают звезды.
Еще никто не заметил разницы.

Как любая птица, ты собираешься в дорогу к осени.

Пусть пока ты срываешь яблоки, складываешь на подоконник персиковые косточки, смотришь сны про корабли, вишню и девушек в легких цветочных сарафанах, со звенящими браслетами на руках - ты настраиваешься на путь.

Вчера тебя видели у киоска, где продают карты всех дорог мира, и - заодно - рюкзаки.

Я узнаю это всегда от других, никогда – от тебя, но – свет мой! – не думай, будто бы я буду несчастной. Я люблю тебя, а значит люблю любую с твоих дорог, даже пусть они обходят стороной мой город.

С деревьев срываются звезды, с неба – яблоки, я пеку из них пироги, чтобы тебе было чем подкрепиться, отправляясь в путь.

На рассвете я выхожу во двор, и выпутываю из густых виноградных веток лунную паутину, всю в росе – будет тебе браслет, отводящий все злые сны

Вместе с пуговицами, пришиваю к твоей рубашке солнечных зайцев – только попробуй теперь замерзнуть!

Календулу и подсолнух – чтобы голова не кружилась от высоты, цветные камушки с морского берега – будешь выменивать их у путников на истории, янтарные бусы – подаришь девушке, что ждет своего возлюбленного – в благодарность она отведет от тебя гром и молнии.

Лучезарный стук моего сердца, я люблю тебя, так пускай

Август роняет звезды и яблоки, мы учим созвездия по карте, купленной в придорожном киоске. Когда становится холодно, ты выдыхаешь в воздух огонь
- Я думала ты птица!
- Людям случается ошибаться
- Но ведь..
- Некоторым, представь, кажется, будто скоро осень
- А разве..
- Смешно! После любого месяца следует апрель
- А после апреля?
- Поцелуй!

Бусы из янтаря рассыпаются, теряются в траве, вместе с яблоками и звездами, кто соберет все - станет самым счастливым, от сегодня и до конца вселенной.
Может и на дольше, конечно же

- Я, - говорит Август, - ждал тебя целый год. Столько придумал нам всего интересного, вот смотри:

Захочешь приручить дракона – собери яблок – цвета золота, вкуса меда, и испеки из них пирог. Дракон явится на твой порог сам, а потом будет до осени таскать тебе разные подарки: цветы, собранные на горе, камни, что высекают искры, рюкзаки, набитые облаками.

А надумаешь сам стать драконом – брось в костер чабрец, надень рубашку, сшитую нитью из вереска. Назначь в одно время свидание и луне и солнцу, и когда они явятся – оставь их. А сам – отправляйся ввысь, только аккуратно - антенны многоэтажек больно царапают крылья.

Потянет в дорогу – я и тут тебе помогу! – открой все окна в доме, чтобы влетел ветер, он ужасно любит ходить в гости. А тогда расскажи ему о городе, которого он еще не видел – возможно, это будет город, что снится тебе с 5 лет, а возможно – придуманный 5 минут назад. Ветер, заинтригованный, доставит тебя после этого куда захочешь.

Если понадобиться подружиться с ангелом – накорми бездомного, помоги ребенку найти потерянную игрушку, не забывай поливать цветы. Приготовь для сестры какао, протри все окна и зеркала. Все сделаешь, как следует - ангел будет пить с тобой вино и играть в приставку.

А нахлынет скука или тоска – так выйди на улицу, возьми с собой цветные мелки – нарисуй им клетку. Еще никто не выбирался из меловых прутьев, самая надежная защита (хочешь, заодно упрячь туда и монстров, что будят среди ночи и рассказывают глупые гадости – вот компания соберется)

- Понимаешь, - говорит Август, - у меня только две любви: море и ты. Я хочу, чтоб мы жили вместе.

- Кит по имени Тобу Тобус родился первым: за час до рождения всего остального мира. Это после него уже родились вода и август, так что долгое время Тобу Тобус делал то, что положено старшему ребенку.
Убаюкивал море, чтобы оно не волновалось по пустякам, мастерил для него игрушки – деревянные лодки, фигурки моряков, слепленные из воды, песка и солнца, с бирюзовыми камушками вместо глаз и морской водой вместо крови

Август учил быть – яблочным, сладким, теплым от поцелуев. Научил его ездить на велосипеде, и заживлять разбитые колени: «У медузы боли, у пирата боли, а у китенка (Тобу Тобус всех детей называл китятами) – заживи зиживи заживи»

Моряки потом возвращались на берег, находили себе прекрасных жен, и дети у них рождались – с глазами как бирюза, изумруд или мед, что долго пробыл на солнце, и семнадцатилетними уходили в море.

- Искать Тобу Тобуса?

- Да, но ни один так его и не нашел, как не нашли ответа и на вопросы – почему земля под ногами мерцает насыщенным синим светом, где берет начало фонтан, который находится в центре мира, что это за песня слышится с востока, предвещая август

- И неужели никто его никогда не видел?

- Поговаривают, что он снится детям, влюбленным и сумасшедшим, и что те, кто увидят его во сне – потом и сами излучают свет, а иногда останавливаются посреди шумной улицы, и садятся на землю, и начинают гладить асфальт или цветы, что прорастают сквозь

- Ну и сказки, - отвечает Рэй, - мог бы хоть раз придумать что-то более п р а в д о п о д о б н о е. Спокойной ночи

Просыпается среди ночи, натягивает первую попавшуюся футболку, ищет второй кроссовок, не находит, идет босиком. Долго стоит на пороге, выходит на улицу
- Тобу Тобус, - говорит, - Тобу Тобус. Ты будешь со мной дружить?
Кит плывет через космическое пространство, и его слух уже не такой острый, как прежде. Но голос мальчика он, конечно, слышит. Ничего, конечно, не отвечает.
Дарит ему август.

- Лель, я гуляю вечером возле моря, останавливаюсь, чтобы воды коснуться – захожу по пояс, и чувствую, как под пальцами дышат волны. Если научиться – можно собирать их в ладошки, и так нести домой. Они в руке похожи на барашка. Мама будет ругать еще с порога – мол, кто теперь нянчиться с ними будет, давай неси обратно, откуда взял. А папа заступится, скажет, что ну ничего, поживут пусть немного у нас. Тем более, смотри, кастрюля из-под компота освободилась

- Лель, я знаю сто букв – а мне не верит никто, говорят столько не бывает. Ну как не бывает, если вот они! Есть буква, что по звуку как треснувшая спелая вишня, и пишется тоже очень просто – кружочек и в середине косточка. Есть буква, которую можно выговорить, только если повисеть вниз головой две минуточки, а потом скрутить язык трубочкой и выдохнуть. Еще есть буква АБРИ, но чтобы ее произнести нужно сьесть абрикос, и косточку не выбрасывать, а сжать в кулаке. Из таких букв получаются только хорошие слова.

- Лель, как оказалось, в моем возрасте людям следует учиться ответственности. Это мне Паула такое сказала:
- В твоем возрасте следует учиться ответственности - так прямо и заявила, понимаешь? Так что теперь, каждое утро я не только умываюсь сам, но еще и мою мордочки морским барашкам. Они фыркают, брызгаются во все стороны водой, даже – представь только! – иногда щипаются. Во всем остальном мы ладим с ними неплохо – живем мирно, слушаем сказки. Про морских разбойниц – самые интересные, хоть иногда – слышишь, Лель? – мне кажется, что они скучают. Так что я решил отправить их всех тебе

Лель просыпается, встает с кровати - и недоуменно-сонно смотрит под ноги - весь пол залит водой, вода шумит и пенится. На открытом окне сидят чайки. Лель смеется тихонько, идет ставить чайник
Волны становятся барашками на руках. Лель кормит их абрикосами, учит выговаривать букву АБРИ.

- Я, - говорит, - море раз в жизни видела и то на снимке. Ну, знаешь, делала рентген головы, а потом пришла забирать результаты. И вот, держу снимок напротив света, а там – море. Подхожу в растерянности к врачу, спрашиваю, все ли в порядке.
Она взглянула мельком и сказала, что все хорошо. А потом добавила что мне не помешало бы влюбиться, потому что море, говорит, "образцово-спокойное". Нет, ну представь - образцово-спокойное! Просто смех
- И что, - я спрыгиваю со ступеньки, на которой только что сидел, - влюбилась в кого-то?
- Вот еще! Завела себе белого кита. Хочет пиратом стать, когда подрастет немного.
- Совсем как ты
- Ага

Рэй бежал по ступенькам, перепрыгивая через одну, совершенный в своем четырнадцатилетии, громкий, лохматый - выкрикивал стих Рождественского, так идеально он подходил по ритму
- Воздуха! - ярко оранжевый правый кед завис в воздухе
- Воздуха! - ярко оранжевый левый кед завис в воздухе
- Самую малость бы - вбежал в поворот кухни
- Блинчиков, блинчиков! Самую многость мне - на кухне сегодня за старшего Тинь, и не потому, что проснулся в такую рань, а просто еще не ложился.

- Всех поймал? - Рэй склонил голову на бок – точно какая-то любопытная птица
Тинь достал из холодильника апельсиново-мятный сироп
- Та ну, за одним вот пришлось гоняться почти два часа. И потом столько же уговаривать вернуться. Не очень серьезный – один только танец, но сбежал ведь от 12 летней девочки, а ты сам знаешь как девочкам важны такие сны.. Она там такая красивая – платье в пол с цветами подсолнуха, босоножки на каблуке невероятном, и мальчик – высокий, темноволосый, в форме футбольной команды
Рэй хмыкнул
- Ну и штук 20 как всегда пришлось вытаскивать с птичьих гнезд, птицы обожают собирать сны

- А мой так и не нашел? Ну тот, про город с красными и белыми розами, коснешься шипа – и станешь драконом или сумасшедшим..
Тинь вздохнул. Один из лучших ловцов в городе, он до сих пор не мог найти сон своего младшего брата
- Может из него уже вылупился птенец.. Или он оказался в чьем то саду, и его испили пчелы, как нектар – из красных и белых роз
- И стали драконами? – засмеявшись, Рэй чуть не разлил какао, - представляешь, летают, летают такие по цветочкам, а потом – о, нам нужно спасать принцессу! А принцесса отмахивается от них руками и визжит и выходит потом замуж за пчеловода какого-нибудь

Тинь засмеялся тоже, день обещал быть – солнечным, светлым, совсем июнным, и юным – совсем как мы.

Если взять янтарный камушек и посмотреть сквозь него на солнце – то мир потом еще целый час будет казаться золотым, и таким, будто, представьте, мед.

И все улицы будут сладкими и тягучими, почти прозрачными от такого количества света

И воздух будет казаться густым от солнечной пыльцы, пыльца эта падает каждое утро прямо на макушки лип, и немножко – тебе на нос и на щеки, щекотно, щекотно, знаю!

Мир, понимаете, становится тогда не то, чтобы лучше, просто ярче, медовей и одуванчистей, то есть под стать тебе, лучезарное мое сердце.

И вот еще что - если посмотреть в твои глаза – происходит то же самое.

И Юнь спускается с самой длиной улицы города. На ногах у него - мини ролики (Меркурий от зависти прикусил губу), в глазах - топленный янтарь, яблочный мед, солнце, что окунули в море желто горячих свето-точек.

Вместо часов на руке - компас.

- Юююнь! - окликают его дети в пыльных сандалиях, плечи их уже шелушатся (когда только успели обгореть!), а рот набит сладким смехом и леденцами.
- Юнь.. - раздраженно захлопывает окно немолодой мужчина, что выращивает дома бабочек
- Юнь юнь юнь - ветер раскачивает вывеску фургона с мороженным
- Юнь - на одном выдохе, полушепотом, произносит юная совсем девушка, обнаружив поляну, усыпанную земляничными поцелуями, и сама становится - расцелованной, земляничной, солнечной

Сам же Юнь замечает это все краем глаза, пока мчится на такой скорости. Вдруг останавливается резко. Стрелка компаса больше не указывает дорогу, крутится во все стороны, как сумасшедшая. Это может значит только что
- Ну привет, сердце мое Кай. Или как там тебя сейчас называют - Юнь? - да, загар определенно тебе к лицу идет больше, чем холодная бледность.
Юнь смеется и обнимает.

Королева из снежной становится просто нежной, и Юнь тоже теплеет с ней. Думают завести себе солнечного кота. Сразу тысячу штук.

Приходи, - говорит, - ко мне.
В прятки будем играть с ветром – я знаю его любимое местечко в ветках дикой черешни, он свалится от неожиданности, когда ты его там найдешь

Море – а у меня в друзьях есть и море! – научит узнавать свою глубину, находить сокровища и беречь каждого из внутренних китов

Играя с песком ты узнаешь все-все о времени. Что оно никогда не заканчивается, что создает дворцы и замки, и еще слонов, черепах, треугольники – в общем, у меня полно пластмассовых таких форм!

Завтракать и обедать мы будем на вершине гор – хоть с облаками нужно и поаккуратней – иногда они больно царапают нёбо

- Я говорит, - говорит, - искал тебя, а нашел солнце, заснувшее на улице лунных кошек. Луну, свалившуюся в сад маленьких сладких солнц. Поцелуй же меня, чтобы все тут вокруг спасти
Я целую. Считаю до десяти. Ничего не происходит.

Случается рассвет.

Когда перевернулся мир, первыми, кто сообразили что к чему, стали киты. Они отказались от размеренного ритма океанских волн и отправились покорять небесную гладь. 723 кита поднялись вверх и, разумеется, никто ни счел это аномальным или удивительным. Киты прилежно, как и их предшественники облака, поливали землю дождями в теплую пору года, а зимой высыпали изрядную порцию лимонных снежных хлопьев, если только не грелись в горских расщелинах.

10 летний Тиль вбегает в дом, держа в одной руке удочку, а в другой – сетку для ловли.
- Мама, мама я поймал кусочек утреннего облака! Может даже предрассветного! Смотри
- Одно наказание мне с твоими облаками, - вздыхает миссис Вайлд. - Невозможно и шагу ступить спокойно, ходишь как в тумане
Затем, видя растерянное лицо сына, примирительно добавляет:
- Ох, ладно, вешай это облако сушиться. Украшу ним торт в воскресенье вечером.

У мая глаза сиреневые, у меня – отчаянные, у тебя разве только следы на столе от чашек с чаем, и не вытрешь, потому что в кругах еще можно найти какую-никакую гармонию, а в тряпке кухонной – нет.

Одни говорят, что май нас освобождает, другие – что он же вооружает. На деле же май признает только воображение. Вот он и вообразил, что быть нам смелыми, быть красивыми, и что на ряду с выученной во втором классе таблицей умножения, следует быть наученным искренности.

Май делает нас сильными, тополинными. Спины теперь – ровные, платья – легкие, а если кому то вздумается плакать – то город усаживает к себе на качели, человек катается, а качели скрипят, в ритм «лю-блю те-бя»

Май делает нас храбрыми, любовными. Хоть мог и любовниками с тем же успехом. Поговаривают, будто и сам ищет себе то ли девочку то ли мальчика. Но заводит, впрочем, сад. Наряжает его в белое. Лелеет. Слушает признания пчел, пьяных от нектара.

… Май смотрит тебе в глаза, сиренево и медово, и завязывает на безымянном стебелек от одуванчика

Потому что превращать облака в черешню, птиц и динозавров - это необходимо, заботиться об облаках - необходимость такая же, как перекрашивать одуванчики в цвет марсианских песков, или учить тигров рычать, котов - урчать, солнцу - быть нами, забегать на завтрак, умываться росой и зеленым чаем.

Приручать облака - ответственность страшно большая, выйдешь к ним с плохим настроением - и вот, вместо того чтобы быть мягкими и яблочными становятся они надутыми, вот вот лопнут! Да и лопают - но вместо брызг разлетается по всему городу цветные леденцы! Собирай и прячь по карманам - сладости хватит на год вперед. Да и год весь будет
сладкий, будто яблоко
легкий, точно облако
замечательный, точь-в-точь ты

Так однажды сбивается график координат. Ось, о которой ты думал, что она ИКС оказывается абрикосовой веткой, сладкой абрикосовой веткой, расцелованной ветром и пчелками. А ИГРЕК тоже никакой не ИГРЕК - солнце, разлитое под ногами и зовущее поиграть.

А точки вдруг расправляют крылья, становятся птицами – подолгу сидят на подоконниках, собирая сны, что утром вылетают из твоих окон. Строят из них гнезда и города – так, в следующий раз обнаружив у себя под окнами магазин с наклейкой «скидка на северный ветер» не удивляйся, а вспомни что тебе снилось.

Говорят тебе
- Похоже и ты – с пути сбиваешься
А на деле ведь – сбываешься, самыми яркими диалогами, утренними прогулками, солнечными котятами, что выпрыгивают с блестящих пуговиц твоей куртки, чудесами, сиятельными, неосознанными, чаем, заваренным для облачного кита.

- Я не люблю прятки, - говорит она, и кончик губ ее дергается, будто птица, что чуть крылом не задела яблоневую ветку.
- Бежишь по этой высокой траве, ищешь место, куда бы спрятаться, и кажется – что везде тебя видно, а где не видно – там паутина или гвозди ржавые, или ветки дикой малины, и все это царапает так – хорошо еще, чтобы только руки и колени, а не сарафан. А потом – так еще хуже. Найдут сразу – плохо, долго ищут – тоже плохо.

Я бросаю в чашку листья мяты и мелиссы, Мелисса морщит лоб – она всегда так делает, когда ей что-то не нравится
- Это любимый мой чай, никаких двусмысленностей
Успокаивается.
- И ведь бывает, что и не находят! Расходятся по домам пить чай, совсем о тебе забыв. И я не понимаю, почему все тащат эту самую дурацкую игру во взрослую жизнь.

Я говорю, что взрослые тащат все подряд игры, а не только прятки

- Нет, не все, - отвечает она неожиданно резко. – Вот я в детстве играла в игру, про маяк и море. Начинали со считалочки – на ком останавливалась, тот был маяком, остальные все разбегались, точно волны. И вот, некоторые волны были тихие и спокойные, некоторые – шумные ужасно, даже соседи с окна высовывались, кричали чтобы мы потише были, нет, ну представь, кричать на море..
- Не представляю
- Вот и мы не понимали, как так можно, но потом они перестали уже, правда, ругать нас. Успокоительная сила моря, - хмыкнула
- А что же маяк?
- Что – маяк?
- Ну, он что делал? Остальные бегали, дурачились, это я понял. А маяк?
- Светил.. Что еще он мог делать? У нас на всех был один фонарь, так тот, кому выпадало быть маяком – прятал его под футболку и так стоял, посреди улицы. Под вечер все волны обычно успокаивались, и подходили близко-близко к маяку, тогда мы садились – и рассказывали морские истории. Рассказывал всегда тот, кто был маяком – ему по сценарию полагалось…
- Странная игра
- Почему? Хорошая. Чаще всего мне выпадало быть маяком. Теперь я думаю, что это они так специально подстраивали – я историй больше всех знала. Только вот потом сломался фонарик, и, ой, налей еще воды, пожалуйста
Я встаю и иду за чайником, только сейчас замечаю, что за окном темно очень, и это странно, потому что комната наполнена как раз светом – горячий мед и солнце

Поворачиваюсь к Мелиссе - сидит, как ни в чем не бывало, разламывает печенье.
Солнечные зайцы разбегаются из-под ее ресниц.

- Ну вот я и нашел тебя, - говорю, - вот я тебя и нашел.

В те дни мы жили в большом каменном доме, стены которого отсвечивали теплым цветом переспелой липы и меда, Аника говорила, что мы в этом доме – как мушки, попавшие в янтарь
- Я чувствую, - говорила она за завтраком, который готовил всегда я: чай из малиновых веток, испеченный хлеб, хрустящий, тоже отдающий янтарем, и конфеты, привезенные с прошлой поездки, - что на мне уже появляется слой этой медовой смолы
Я сосредоточенно слушал, старался не рассмеяться, а потом отодвигал браслет на ее руке, который она носила, не снимая – и показывал ей тонкую, незагорелую полоску белой кожи
- Это загар, Аника, обычный загар. Да, дома перед компьютером ты бы определенно такой не получила.

Я приносил воду из колодца, Аника поливала ею цветы – вереска там было больше, чем одуванчиков в мае посреди городского парка, и вряд ли он так уж нуждался в опеке и заботе, но Аника ухаживала за ним как за самым дорогим ребенком, и все спрашивала, не вредят ли цветам муравьи.

Вечерами мы делились впечатлениями за целый день – я пересвистывал птиц, которых слышал, Аника – раскладывала на ступеньке глиняные фигурки. Она еще не умела находить правильные пропорции и знать меру свету – глина была вся в трещинках, но к концу второй недели у нее действительно стало получаться лучше. И тогда же стало заметно кое-что еще
- Как тебе удалось сделать их такими светящимися?
- О чем ты?
Я взял глиняного кота на ладошку, и зашел за дерево – посреди двора росла старая липа
- Видишь?
Она ничего не ответила, но я услышал, как она идет ко мне – тихонько, на носочках, думая будто ее неслышно
- Да нет у меня фонарика.. Это кот

Хотя, конечно, не только кот – светились все фигурки, Аника смеялась, как смеялась и потом, когда даже привезенные нами с города вещи тоже начали просвечивать густым янтарным цветом, не таким чистым, как все вокруг, но все же. Мы привыкли, конечно привыкли, человек может привыкнуть ко всему – кто это сказал? Аника уже перестала даже делиться переживаниями по этому поводу – мы больше не обсуждали случившийся день, потому что – ну что еще можно было сказать? Да и зачем? Птицы пели, со временем я стал узнавать их всех, вереск рос, благодаря (вопреки?) Аникиным ухаживаниям, а мы

Свет сквозь нас лучился – теплый, ласковый, выходил из солнечного сплетения, разбивался о ребра, как, бывает, разбиваются морские волны, рассыпался по коже искрами
Мы такими были легкими, невесомыми, чистыми, что могли бы взлететь с первым приблудышем-ветром
Только вереск, что вился у ног, удерживал нас на земле

Так ты учишься находить себя
в новостях, когда по радио передают, что все птицы остались в городе, ни одна не улетела зимовать, и как сильно этот факт взволновал экологов, и один даже выступает
- Самое главное, - говорит он, и по голосу слышно, что переживает, - это чтобы вдруг не стало холодно, птицам нужно исключительное тепло
А ты думаешь – ну ничего, тут и переживать нечего, каждый в этом городе вместо украшений носит солнечное плетение и знает более 30 способов излечить февраль от низкой температуры

Так ты учишься обьяснять себе
самые простые на свете вещи, вроде того, почему нужно предпочитать сладостям яблоки, или зачем вставать в такую рань
(затем что солнце приводит себя в порядок, отражаясь в тебе, еще лохматом и сонном, как в зеркале)

Так ты становишься взрослым
понимая, что это другие - из малиновых веток, морского прибоя, сказок и разных прочих, но всегда - невообразимых - чудес.
А ты – просто достаешь до самых верхних полок, даже не вставая на носочки, пьешь кофе, читаешь новости, пресс качаешь время от времени

А потом видишь на улице птицу, среди зимы – большую яркую птицу, высыпаешь перед ней все, что находишь в карманах – ключи, крошки от печенья, найденную давным-давно чью то сережку, сахар в пакетиках из твоего любимого кафе. И не можешь отвести взгляд.

Прохожие изумленно переглядываются
- Какой странный! Уже час стоит напротив этой зеркальной витрины. Глаз с себя не сводит.

Птица раскрывает крылья, обнимает город. У всех детей перестает болеть горло, взрослые поднимаются на рассвете, подходят к окну, забывают свои имена, помнят только -
легкость
полета
тяжесть
крыльев.

Марсианских детей от наших (от ваших?) и не отличить
Так же бегают
Так же требуют включить на планшете говорящего кота
Так же дружат со всеми, что только на пути встретятся, собаками
И здороваются с воронами «Привет, ворона! Сварила кашу?»

Марсианские дети тоже устраивают истерики в супермаркетах
И на улицах
Плачут когда их ведут в ванную мыть руки
Плачут когда завязывают шапку и шапка давит и марсианский ребенок
(как и любой земной) хочет ее снять и бросить на пол

И понять что вот перед вами маленький марсианец марсиненок
марсик
Очень сложно
Вот только
Они чуть более ловко вписываются в повороты
Выше подпрыгивают
и сборник Брэдбери у них под подушкой
Вместо библии
И когда вырастают
Они становятся такими сильными, что могут передвинуть луну
(Если она им ночью светит в глаза)
Или пока все спят погрузить одно небольшое озеро в контейнер
и переправить на Марс
А чтобы выглядеть презентабельно
Выпрашивают кольца у Сатурна и так ходят
Что только не делают марсианцы
марсиненки
марсики
Когда вырастают!

Хотя, какое там – вырастают. Детство на Марсе длится от 70 до 80 световых лет.
У кого как.

Вряд ли он повезет тебя к морю, или к родителям – знакомиться. Гуляя с тобой, он не скажет вдруг «стены в нашем доме будут белые, и мебель – белая, а потолки - цветные». Он так и не привыкнет к улитке, что живет у тебя в аквариуме, и постоянно будет путать имя твоей сестры.

Только он все равно с тобой не за этим.

- Таак, а теперь стань на носочки, и потянись вверх, ты должна руками коснуться неба, - вы стоите на крыше самой высокой многоэтажки, пальцы у тебя от холода уже даже не красные, а – белые, но все равно – тянешься.
- Уже лучше, а теперь возьми ту желтую пуговицу, что я утром тебе отдал и пристегни ее, прямо к небу. Хорошо, - удовлетворенно кивает. Весна в твой город придет на неделю раньше.

Ты научилась задавать вопросы, с детства еще, про траву, и про небо, и про птиц, и почему рыбы – красивые, почти прозрачные, не поют таких же красивых прозрачных песен.

Но только с ним сумела разобраться в ответах, когда он научил тебя замечать, что трава постоянно меняет цвет и имеет звук, и как легко люди превращаются в птиц, лишь слегка наклонив голову, а птицы – в людей, и что их выдает только привычка дергать плечом и привязанность к рюкзакам, тяжесть которых напоминает о сложенных крыльях.

И ты говоришь: «Я не переживу, если ты уйдешь»
А потом: «Я буду переживать, когда ты уйдешь»
И еще: «Чтобы нормально жить, тебе, пожалуй, следует уйти»

Вот он и уходит тем же вечером, налегке, не забрав ни чашку, ни рюкзак. Ты смотришь из окна, как длинная его тень дрожит от мигающих фонарей, и становится все меньше, пока не пропадает совсем

Утром, с первыми птицами, в твой город влетает весна.

Доброе утро, Кит
Это значит: надеюсь, тебе снилось, как мы вместе строили город, и не из леговского конструктора, а из камней. Камни эти ты доставал из самого дна, и они будто бы подсвечивали изнутри, и выглядели драгоценными, а может и в самом деле такими были

Как у тебя, Кит, дела
Это значит: не разбито ли тихой волной громкое твое сердце? Не попадает ли соль на твои раны (говорят, что в море полно соли, ровно как моряков с острыми гарпунами, ровно как их дочерей, что, оставшись на берегу, каждое слово свое посвящают тебе)

Чем ты там занимаешься, Кит
Это значит: занимаясь чем бы то ни было, вспоминаешь ли ты обо мне? Находишь ли меня в солнечных лучах, или может вчера, когда ты себе плыл и плыл, над тобой так же проплывало облако, и ты, сам не зная от чего, произнес про себя мое имя?

Кит, береги себя
Это значит: никакой сладкой газировки, холодных яблок. Не ввязывайся в Лабрадорское течение, вовремя спать ложись (ночная охота вредна для здоровья). Помни, что не следует доверять чернильным медузам, даже если они обещают дешевую и качественную татуировку – их чернила не самые безопасные.

Я люблю тебя.
Я совсем не знаю, что это значит.

Как приручить Северный Ветер

1. Носить в кармане цветную пуговицу (играя с ней, северный ветер отвлечется от своего любимого занятия – держать тебя за руку)
2. Оставлять листья мяты под подушкой
3. Вырезать облака из салфеток
4. Вести дневник снов
5. Заваривать чай всем приходящим в гости драконам (взамен получишь историю, что надолго убережет от Северного Ветра)
6. Иметь при себе специальный вязанный амулет (тот, что ты называешь шарфом)
7. Подняться вверх по длинной деревянной лестнице на какую-нибудь башню и повернуть флюгер в другую сторону
8. Покрасить перья птиц в любые цвета и сплести ловушку для ветра
9. Вместо грусти взращивать в себе незабудки
10. Выучить колыбельные и убаюкивать ветер каждый раз, когда он начинает сильно шуметь
11. Добавлять в еду побольше пряностей: шалфей, розмарин, гвоздику
12. Прятать под варежками цветные браслеты
13. Сказки, рассказываемые шепотом (Северному Ветру и самому придется стать тихим-тихим, чтобы их услышать)
14. Шампунь для волос, что пахнет травами

Для тебя, Северное мое Сияние, и вовсе нет ничего невозможного.

Я растил тебя так, как растил бы родного сына. Собирал колыбельные по всему миру, привозил одеяла, сотканные из снов северных медведей. Научил превращать туман в молоко, и варить из него какао.

Я не врал никогда тебе о тебе. Ты и вправду сильный – сильнее всех, кого мне приходилось встречать, и от взгляда твоего многие будут падать, а многие – наполняться чистым светом, в котором июль, и яблоки, и маяк мерцает. Я не врал и о том, что ты сумеешь летать, если захочешь только, ну а что дракон – об этом, конечно, не рассказал, да и не раскаиваюсь.

Только и просил – не связывайся с рыцарями, они погубят тебя, они сильнее, и сильны, не потому, конечно, что их в детстве сражаться научили раньше чем складывать конструктор, а потому что они в ловушке своих же кошмаров. Не меч их страшен, а сны, отзеркаленные в нем. И только убив дракона, они освобождаются от этих ужасов.

И да, я всегда знал, что ты уйдешь.
Но вот что вернешься…

В дом стучат, открываю дверь – а там двое, сын мой и

- это Рыцарь, самый настоящий! Я встретил его случайно, и уже был готов сражаться, но… он сдался мне, не воюя, и сердце свое отдал.

Рыцарь улыбается устало и ласково.
Дракон поет ему колыбельные, чтобы прогнать все плохие сны.

Если у вас что-то болит, то болит только у вас. Эту боль не ощущает больше никто, понимаете? Ни ваш сосед по парте, ни моллюск у берега Атлантического. Вы можете разбить хоть тысячу коленок и что - не споткнется муравей, не застынет в оцепенении человек на другом конце материка.

Но если вы испытываете любовь, то каждая из звезд Эридана ли, Малой (ровно как и Большой) Медведицы начинают дрожать, петь, читать стихи на мертвых языках, могут и на живых, конечно.

Если вы любите, чайник закипает на несколько секунд раньше, раненный слон находит в себе силы подняться на водопой, ключи не теряются, коты не бросаются под машины.

Солнце взошло сегодня только потому, что ты – любишь.

Оно и само влюблено - только весны ждет, чтобы завязать на твоем безымянном стебелек от одуванчика.

Я умею сотни простых и сложных вещей, я рос очень способным ребенком

Я знаю, что если пуговица оторвалась – ее следует пришить, крепко и аккуратно, чтобы не уколоть палец
Но как вести себя с девушкой, которая смеется над каждой оторванной пуговицей и потом складывает их в специальную коробку? Коробка эта – лучшая сокровищница, что мне только доводилось видеть

Меня научили делать стул, и, честное слово, я немало преуспел в этом деле, все стулья в доме я сделал сам
- О, - говорит она, когда впервые приходит в гости, - какие замечательные стулья! Разреши я посижу на полу.
Стулья пришлось раздарить соседям – на полу сидеть гораздо удобнее.

Если случалось заболеть, я обращался к врачу и пил таблетки и разбавлял какой то порошок водой, горчичники тоже, бывало, ставил. Друзья приносили мне апельсины и надолго не задерживались у кровати. Через несколько дней приходил в норму
Она принесла мне пачку открыток.
- Что это такое?
- О, это выздоровительные открытки! Вот эта – для горла, эта – для головы.
Горло перестало болеть через 10 минут, голова – через 11.

Я знаю 5 миллионов способов борьбы с депрессией, умею обезоруживать противника, в курсе, как следует вести, если взяли в заложники. Будьте уверенны, я найду способ сбежать с плена, или допытать разведчика, могу выплыть из-под любой волны, задержав дыхание на долго-долго
А вот что делать, если с головой накрывает радость, а дыхания приходится задерживать только от счастья?

Мне пришлось узнавать это все самому, и знаниями надо, конечно, делиться

- Здравствуйте дети, я ваш новый учитель. От сегодня и навсегда мы будем учиться как быть живым.

В этом городе, где фонари светят ярче глаз любого поэта (по правде говоря, у нас и так поэтов мало осталось – все в науку ушли), в городе, где каждый с младенчества собирается астрономом стать, или проектировать корабли, что легче воды, и воздуха тоже – легче, где у кого ни спроси, который час – и тебе сумеют дать ответ в трех исчислениях – я по тебе скучаю.

По тебе – что причесывает волосы с утра и сердится, что они ложатся, не так как надо

По тебе – что на первом свидании спорит с парнем сколько на самом деле колец у Сатурна

По тебе – что надевает платья, с солнечными зайцами на месте карманов, прошитое золотыми нитями (на тебе любое платье, впрочем, смотрится будто сшитое золотыми нитями)

Только ты не родилась еще.

Расстояние не всегда измеряется километрами. Твоего города еще и на карте нет – на его месте сейчас деревья, в ветках которых постоянно запутываются облака, а драконы крылья о них царапают

А мой город еще не затопленный под водой.

Расстояние не всегда измеряется километрами.

Если мерить любовью – то вот ты, совсем рядышком, пьешь сладкую воду, хмуришь лоб, вспоминая что кто-то там не позвонил, огорчаешься холоду, что не на улице, правда, а в людях, с досадой думаешь, что кофе закончился и нужно идти в магазин

… Выходи на улицу, там мягкий теплый туман, и облака, в которых любви столько же, сколько электричества, и мурлыкающие солнечные коты, и нежность, что разлита повсюду, как мятный чай из ненароком перекинувшейся чашки.

Я оставила для тебя подарки на три сотни световых лет вперед.

Неполный перечень чудес, которые случатся с тобой в новом году

Ты научишься дышать глубже, и видеть дальше, сможешь чувствовать, что сердце Земли бьется так же, как твое сердце

Договоришься с монстрами, что живут под кроватью – они будут на ночь читать сказки в голос, и напоминать про включенный чайник, и доставать из-под шкафа ключи и флешки

Оседлаешь ветер, отправишься в путь, только не забудь расческу взять – волосы от ветра запутываются ужасно, еще и звездная пыль все время будет ссыпаться на голову

Каждая история, рассказанная тобой перестанет быть выдумкой, сочинительством! Станет самой, что ни есть, настоящей. Посмотрим, как будешь объяснять, отчего в твоем городе над крышами плавает кит!

Компасы можешь оставить дома, я раскрываю тебе новые ориентиры:

Захочешь попасть на север – следуй за мерцанием холодной белой звезды, я зажгу ее на своем маяке

Захочешь к востоку – рассыпь на столе корицу, гвоздику, розмарин, шафран – все пряности, что найдешь дома, и дождись, пока ветер их не перемешает

Станешь бредить югом – завяжи тонкую ленточку на правой руке, и переверни песочные часы, привезенные другом с какого-то путешествия

Запад узнаешь по удивительной музыке, что будет с той стороны звучать

А с центром мира вообще легче всего. Центр мира – всегда, где ты.

- Когда мы приручали ветер
- Что-что приручали?
- Ну, ветер
- Что это?
- Такая штука, которая кружится тут и там, и запутывает девушкам волосы, и подбрасывает детям в карманы фантики от конфет, и цепляется за зонтик, будто за карусель, и так катается. А вечерами спит в ветках жасмина, или шастает по каким-то звездным чердакам.
Утром люди выходят на улицу, и ветер тот час же бросается к ним, и обнимает крепко-крепко, так, что даже ветки над головами хрустят.

- Я тоже тебя так обнимаю - до хруста, и кладу конфеты в карманы детей, и печенье не корицей посыпаю, а звездной крошкой - так что же, и я - ветер?

-Разве что северный, видишь ли, у меня опять от тебя холодные руки, и ты опять меня перебил

- Прости

- Так вот, когда мы приручали ветер, то только с южным все получилось, он спал котеночком в наших дорожных рюкзаках, а северный - тот несносный вообще, все время бросал в нас снежки, и запутывал следы, рассыпая по дороге апельсиновые косточки.

- Очень на меня похоже.

- Вот и я о том же.

Мэр старался всем очень понравиться. Первым пунктом его программы было обещано каждому жителю города по киту!

Ну конечно.

Город ожил. Одни начали покупать новые ванные, другие - писать запросы в экологические организации, третьи - заказывали через интернет еду для морских животных.

Меня волновало совсем другое. я не знала, как подружиться со своим китом.

Любит ли он варенье или предпочитает жаренные водоросли?
Приходилось ли ему когда либо делать кораблики из зонтика? (я когда то сделала, из старого клетчатого зонта, но он утонул)
Умеет ли играть в прятки?
Как отнесется к тому, что некоторые мои друзья любят вслух читать стихи?
Научит дышать под водой?

Кит вплывает в комнату. Он большой и теплый, и спина его переливается мягким синим светом. Кит замирает за несколько шагов до меня, и подталкивает плавником крохотный кораблик, сделанный из клетчатого зонта.

- Я умею быть сильным, умею – ласковым, истории могу рассказывать с утра до вечера, а могу – слушать, особенно если кто-то камин зажжет. Я справедливый, излишне никого не балую, ко всем отношусь одинаково, вот только… мои дети меня не любят.

Я беру их за руку – и пальцы у них леденеют от нелюбви ко мне.
Хочу поцеловать в щеку – а они только сильнее кутаются в шарф, опускают голову вниз.
Разрешаю выбирать новый путь – засыпая снегом привычную им дорогу, а они сердятся, возмущаются, что-то обидное под нос себе бормочут. И вот что мне, скажи, делать?

- Я не узнаю тебя, вот правда.. Ты же в детстве был – сорвиголова, сумасшедший ребенок, мальчик я-с-говерлы-спущусь-на-санках. А фокусы, что ты показывал? Мы же все с ума сходили, когда ты смех превращал в снег, или когда прямо на окнах брался расписывать формулы вечности и алгоритм создания вселенной. Может, этим и сейчас стоит заняться, как ты думаешь, милый мой Декабрь?

… Дети выходят на улицу, снег за их спиной похож на серебряные крылья. Звонкий смех становится мягким снегом. Северный ветер запутывается в волосах, что не спрятаны под шапкой, запахом мандарин, теплой выпечки и какао.
________
Девочка задумчиво водит пальцем по узору на замерзшем окне – над головой ее, и в голове - разворачивается новая вселенная, в которой поровну – воздуха и чудес (от нашей - не отличить!). На кухне мама разливает по чашкам горячий шоколад.

Каждая рассказанная история - всегда о том, кто ее рассказывает.

Ты говоришь: "А потом налетел северный ветер и погасли спички у этой девочки" - и пальцы твои сковывает холод.

Рассказываешь: "Она шла, и понятен ей был язык всех зверей и птиц", а потом не можешь долго-долго уснуть - птицы у твоего окна поют о солнце, хлебных крошках и что они хотели проучить соседского кота, а вышло только - приручить.

Заговоришь о море - и станешь морем, целовать теперь тебе рыб и загорелые ноги красивых девушек, беречь клады и знать свою глубину.

Начнешь о весне - ну что же, взращивай теперь подснежники и фиалки, вплетай их в пальцы прохожих, что мерзнут на остановке, превращай деревья в облака, а облака - в мурлычущих котов, пиши на открытках "февраль отступил!“ и подбрасывай в почтовые ящики

Читаешь вслух названия в чайной лавке «жасминовый вздох», «земляничная поляна», «свежовыжатый солнечный свет» - и потом целый день, где не пройдешь, люди недоуменно переглядываются
- Вы почувствовали? Будто на голову свалилось жасминовое облако
- Аккуратнее, не наступите на землянику
- Простите, мне показалось будто
- Будто воздух стал сладко-солнечным и у вас перестало болеть горло?
- Ага...
- Так это не показалось.

Играть понятно, приятно и просто!
Начинай

Она пишет мне, что

сегодня опять проспала в школу
печенье с молоком, оставленное на ночь у кровати, утром там не обнаружилось
зато обнаружилось дорожка из крошек печенья что ведет прямо к

Еще рассказывает, мол

- у каждого жителя этого города в рюкзаке всегда найдется чашка - чтобы пить густой медовый свет, излучаемый фонарями
- мальчик, вместо денег, передал водителю автобуса бумажное оригами, и все начали улыбаться и ходили такие улыбчивые целый день а может и несколько дней.
- новый хореограф в ее танцевальном классе похож на саламандру, и когда он танцует, или просто идет, или смотрит – она вся наполняется тягучим теплом и ей кажется тогда, что она скорее птица, солнечное узорчатое покрывало, рифма к словам сиятельность, легковесность, огонь – все что угодно, но не 13 летняя девочка.

Пишет что наверное почтальон упадет в обморок, когда она принесет ему конверт
с адресом – киту в океане.

Я дочитываю письмо, поворачиваю свое огромное тело другой стороной к солнцу.
В городе, что на моей спине, гаснут фонари и наступает утро.

Или вот - человек вырастил яблоневый сад, и все мечтал о том, как его внук насобирает с этих деревьев яблок - в них тягучий мед, туман, пропитанный тимьяном и мятой, сонные солнечные коты, что щурятся от яркого такого света. Сложит эти яблоки в рюкзак - и поедет на велосипеде куда то, где шумные друзья и озеро (вода теплая - будто снятое 2 минуты назад с плиты молоко)

А его внук сидит в квартире почти сутками, никуда не выходит, разве только в супермаркет - купить воды, масло и яблок.
Однажды берет одно яблоко в руку - и не понимает, что происходит
Пишет знакомому сообщение
- блин, я только что яблоко взял.. А оно - теплое, светится, будто живое.. И мне внутри стало - тепло так и хорошо
Получает ответ
- фу, выбрось ты его. Раз живое - значит там червяк

"сам ты червяк" - говорит, но уже про себя. Складывает вещи- теплые носки, кофту, термос с горячим чаем, что там еще? - никогда не ходил ни в какие походы. Зашнуровывает ботинки. Просит у мальчика-соседа велосипед
- только до вечера..

И уже выезжая из города, понимает, что даже не знает, куда дальше.
Решает ехать в сторону старой дачи. Там, вроде бы, удивительной красоты озеро.

Милый Инь, береги себя для этого ноября, и еще для 3 тысяч таких, как этот
Где фонари наполнены теплым медовым светом, янтарными нитями, из которых самое время вязать шарфы, варежки и свитера с высоким горлом
Где по городу запросто прогуливаются лисицы (хоть может это и рыжеволосые девушки с лисьим взглядом)
Где каждый мальчик - капитан орехового корабля, а каждая девочка - только что провозглашенная владелица острова счастья
Где птицы собирают ягоды, из которых ты после вправе сделать браслет для своей сестры
Где даже тень твоя, пока ты просто идешь по парку, собирает цветы и упавшие листья

Солнце спит в солнечном нашем сплетении, а утром поднимается вверх и рассказывает всем на свете наши сны.

Там что то про рюкзаки, дорогу, искры в глазах, волосах и небе, и как ты целуешь меня, и я тебе отвечаю, и после всем наливают чабрецовый чай, а он обжигает язык, и вот тут то становится ясно, что вовсе это не сон.

Кто ты? Твой свет холоден, волосы покрыты коркой льда, я ненавижу холод, я отрицаю холод, и с той же силой я люблю тебя.
Кто ты? Ты стучишь в мою дверь, но когда я открываю ее - тебя там нет, где ты?
Над городом небо разлетается залитыми в лед птицами, они падают и разбиваются так, как бьется посуда из самого тонкого стекла. Где ты? Тебя так холодно ждать, даже в шарфе.

Я завариваю горячий чай. Пар от него поднимается вверх, высоко-высоко, так, что на небе появляются узоры, как на запотевшем стекле. "Небо - стеклянное, вот почему у тебя всегда все крылья в порезах", - я едва успеваю об этом подумать, как птицы бросаются вниз, с удвоенной скоростью, но не долетая до земли, раскрывают свои ожившие крылья. У каждой в клюве - по цветку.

Просыпайся.
Пришла весна.

- Вместо зеркала, - говорит она, застегивая пуговицы, - девочкам следует носить компас.
- Угу. А как тогда им, например, губы красить?
- Очень легко! Если краситься и стоять при этом лицом на восток - все слова, сказанные в этот день, будут пряными и сладкими; если на юг - то легкими, и все кто заговорят с ней - будут улыбаться; повернется к западу - что не скажет, будет звучать убедительно, а к северу - то растает даже самый холодный парень, и поцелует.

Я сам по себе очень теплый, но все равно ее поцеловал. Просто чтобы доказать, что эта чепуха не работает.

Я собираюсь усыновить октябрь и обувать его в твои ботинки. И переживать, если у него появится насморк. И ругать, если будет плескаться в холодных лужах.

И играть мы будем целыми днями, а в школу разрешу не ходить.

Будем гессе читать, и дарить прохожим разные штуки, совершенно бессмысленные, но волшебные -туман над кленовыми листьями, хризантемы, купленные у бабушки-цветочницы на последние деньги (ничего, пойдем пешком), а на перекрестке у Кофеина поставим саксофониста, а еще помирим всех на свете!

Мы прекрасные, конечно. только жаль, что непутевые.

Кот запрыгивает на колени, и просит открыть балкон, чтобы он немного полетал.
- Перестань дурачиться, - говорю я ему.
- Пожалуйста! – просит кот, - Я только немного разомну крылья, посмотри, глупая, как они стерлись о ковер!
Конечно, меня это сердит не на шутку.
- Иди учи уроки. Или хотя бы другим не мешай, - говорю я сердито.
Кот обижается на меня всю неделю. Потом приносит домой какой-то флаг и мы играем в пиратов.
- Чепуха одна, - сплетничают под крышей летающие мыши, - коты должны быть вовсе не такими! Я читала они плавают в море!
- Это киты!
- А я слышала, что они рубили головы разным там непослушным людям
- Ах, это каты
- Мы просто смотрим на эту реальность под разными углами, - рассуждает мой кот, - доводя нигилизм до крайних своих проявлений, фактически до абсурда, они, эти летающие мыши, придавили свое внутреннее стремление к чудесам, и совсем не оставили место магии. Совсем меж тем забывая, что сами меня и выдумали.

- Давай больше не будем принимать никаких решений. От этого одни только неприятности и осадок остается такой. Мерзостный
- И как мы будем решать, например, куда пойдем или что будем делать?
- Всегда можно бросить игральные кости. Если выпадет скажем 2 – будем щелкать виноград пальцами и ловить листья, с деревьев которые падают!
- Ага, а если 6 – то нужно будет зайти в 6 вагон поезда и с выражением прочесть стих про лисицу и луну
- А если 4 – то пройти 4 переулка, а потом свернуть влево и разбрасывать при этом апельсиновую кожуру
- Вот тут то они нас и найдут
- Санитары?
- Апельсиновые гобелены
- Ахаха ты хотела сказать гоблины?
- Ты дурак или что? Гоблины не едят апельсины
- Прости. Давай если 1 выпадет – то мы назначим тебя принцессой
- Не надо
- Почему?
- Я ведь сразу велю тебя казнить, глупенький.

А потом она приходит ко мне (они все ко мне приходят) и плачет (они все плачут)

От того, что вазон, купленный у одной бабушки холодным осенним вторником, вчера разбился, и кошка погрызла так, что пересадить уже невозможно, и она переживала, как теперь посмотрит той бабушке в глаза, а сегодня идет - а на том месте – где должны быть бабушка и вазоны – стоит некрасивый мужчина с глазами как у селедки и раскладывает апельсины.

От того, что никто никого не любит, а если говорят что любят – то врут.

От того, что неловко перед собой 5-летними, 7-летними, ну как же так – были ведь и вправду удивительно летними, легкими, послушными только ветру и еще маминому «иди кушать блинчики», доставали лбами до неба, одного второго, двадцать пятого, девяносто тридцать восьмого, и при этом как то умудрялись разбивать колени, очень были старательные, знаете ли.

А стали – стареющими, еще и так скучно, боже мой!

Я не успокаиваю их, серьезно, я даже иногда хочу указать им не на дверь, а на окно, но у меня тут нет окон, а если бы и были – так куда, нельзя, там туман, а они несчастны и бескрылы, и заблудятся сто пять раз, пока долетят вниз.

Потому-то я просто ставлю на стол чай и печенье и слушаю, в комнате горит только одна лампочка, но вот я встаю из-за стола и подхожу к стене, что как раз напротив моего гостя, и всю комнату тут же заполняет свет, густой, медово-липовый, всеохватывающий. Мой гость закрывает глаза ладошками, - они все закрывают глаза ладошками

- Зачем ты открыла окно? Слишком светло!

- Тут нет окон, просто сняла покрывало с зеркала.

Каждый из котов, перебегающий твою дорогу, был белым, хвостопушистым и вечно мурлыкающим песни.

Каждый из камушков, что попадал тебя в ботинок, не что иное, как осколок звезды созвездия Кассиопея (того самого, ага).

Каждый сломанный карандаш означал решенную проблему (смешно, что ты раньше не замечала, как с каждым поломанным карандашным грифелем твои дела идут на поправку)

Каждая пропущенная маршрутка всегда оставалась позади той, в которую ты села 10 минут спустя

Каждый из тех, кто касался ресницами ключиц, являлся любовью навсегдашней, светлейшей, кардиостимулирующей.

Каждая, завладевающая твоим сердцем, была умна и рыжеволоса, с глазами – не то лисьими, не то птичьими, рассказывающая самые удивительные истории что только можно представить

Каждый сон с четверга на пятницу пророчил новые джазовые пластинки, скидки на кофе в любимом магазине и ботиночки для детенышей грифона.

Каждая сигарета в руках оказывалась детской жвачкой, а пепел на рукавах твоего пальто – пепел птицы феникса. Феникс живет в твоей комнате уже четверть века и изредка, конечно, прожигает шарфы и все такое своим неуемным огнем.

Каждый, не написавший, не позвонивший, не пришедший, обнаруживал в своем доме холодные батареи, и лед вокруг сердца, и вместо сердца, и на улице, и это не тот случай, когда лед фруктовый, даже не плутонский! Становилось холодно, потому что какая ты - такой вокруг тебя и случается мир.

Вот сидите теперь со своими холодными руками и думайте, кому вы не ответили

Вот ты живешь там, рисуешь что-то, отправляешь рукою легкою корабли. Говоришь мол «этому плыть на север, этому – на восток, этому – покорять юпитерово пространство».
Корабли прекрасные, с сотканными из солнечных лучей парусами и котами, что прогуливаются вдоль палубы.
Но в открытом море их настигает шторм, волны, величиной с кита, накрывают и палубу и котов. Грот-мачта с треском разваливается, канаты больше не удерживают паруса.

Дети играются во дворе, делают кораблики из ореховой скорлупы и листьев – золотых, точно искры в твоих глазах. Один из корабликов, правда, не держится на плаву, переворачивается все время.
- Какой же ты все таки дурак! – говорят ему дети. – Мы же любим тебя. Сильно сильно.
Целуют в ореховый нос.

… Корабль уже подплывает к твоему порогу, ты услышишь его по всплеску и мурлыканью золотых котов.

Заваришь чай в желтой чашке – и станешь удачливым безмерно, будешь дружить и с огнем и с тигром, и любое дело будешь доводить до конца

Заваришь в зеленой – и приручишь сон, и узнаешь что он на самом деле ребенок, который хочет, чтобы ему уделяли побольше времени. Построит, например, из конструктора город – и зовет тебя, чтобы вместе по нему гулять, а ты кофе пьешь, вот дурак же.

Сделаешь чай в чашке прозрачной с цветным рисунком – не будет равных тебе в умении сочинять у костра сказки. И каждый, кто их услышит – станет улыбчивым и красивым, и будет раздаривать пуговицы прохожим и ветру.

Приготовишь в синей – и научишься слышать песни русалок, и понимать их, будешь знать, где водится самая большая рыба, и где спрятаны подводные сокровища. Только перед тем как пить чай из этой чашки – научись как следует плавать. А еще лучше – вырасти себе жабра.

Заваришь в черной – и всю жизнь тебе путешествовать и понимать любой язык – в том числе птичий, кошачий, цветочный! Только при таком раскладе окажется, что в лесу интереснее чем в большом городе, так что ты подумай хорошенько, перед тем как делать глоток.

А если приготовишь чай в белой– начинай отсчет. С этого дня тебе выпить 284 чашки, каждую – в другом городе, а в день, когда будешь пить 285 – станешь самым счастливым отсюда и до конца Вселенной, и уж это будет навсегда, что бы не случилось

Ты стоишь в нерешительности у края дороги – растерянный зеленоглазый ребенок, птица, выпавшая из солнечного гнезда. Смотришь вперед. В руках у тебя – чемодан. В чемодане – ключ от двери, а за дверью, ясное дело – весь мир.
И пальцы у тебя холодные, и нос тоже холодный, как у кота, но
за твоей спиною стоит Джа. Глядит на тебя с любопытством.
Тебе не очень-то это интересно. Тебе рассказывали, что за спиной делаются только гадости, и отвлекаться на это не стоит, тем более что нужно решить серьезную задачу – выбрать по какой дороге идти, в какую сторону. И ладно, все ограничивалось бы северо-западным юго-востоком! Но на деле сторон намного больше, чем можно себе представить. Вот неполный перечень: бывают стороны
- медали
- добра
- зла
- луны
- кубика

Наконец решаешь. Идешь сквозь ледяные сугробы, песчаные дюны, прячешь сердце от холода, а голову от перегрева, сколько раз тебя ветер сбивал с дороги! Сколько раз тебя ветер возвращал на путь!
Только дверь, конечно, находится, а значит все на самом деле не зря. Ты подходишь
Джа отдергивает тебя за руку.
- Ну перестань, - говорит, - погуляли и хватит. Пойдем домой, я отнесу тебя в твое солнечное гнездо, буду дальше кормить хрустящими лучами и золотыми яблоками.
- Отстань, - это ты говоришь.
Ключ становится все горячей, (но тебя закалила обжигающая солнечная любовь), пора решиться открыть …
- Джа, ты со мной?
- Нет, я останусь в стороне…
- В какой?
- В северо-западной или юго-восточной, на обратной стороне медали или луны… Заходи, если соскучишься, похрустим лучами…

Некоторые люди ведут себя так, как будто они прирожденные драконы. Спины их всегда прямые, а взгляд устремлен вдаль. В хорошем настроении они прищуривают один глаз, или мурлыкают кельтские колыбельные, или подпрыгивают - высоко-высоко, как только могут

Некоторые драконы ведут себя так, как будто они - люди. Сидят на качелях, заблудившим - показывают дорогу и дают прикурить, громко спорят, приручают черных котят и солнечных зайцев, возмущаются отсутствием горячей воды, целуются, рассказывают истории

Все остальные дела людей они находят скучными, и потому делают их неохотно. Шнурки и те, толком завязывать не научились.

Вот так живешь, отмахиваясь по утрам от будильника, а днем - от разных (в основном не очень желательных) людей, строишь планы на выходные, сверяясь с погодными прогнозами, вежлив с кассиршами, чай покупаешь, когда старого остается еще два пакетика, при виде собак не обещаешь себе купить такую же, маме звонишь раз в две недели, извиняешься, что раньше рождества не приедешь никак. Бассейн стал давно предпочтительнее речки, и ты скорее удавишься, чем сьешь немытое яблоко, если это и называется взрослостью, то бог ты мой, как такое может быть, ты же обещал себе не взрослеть.

А потом обнаруживаешь однажды, что солнце восходит из под открытых твоих глаз, что на балконе вьется виноград, что любая река течет по руслу начерченных на твоей ладони линий. А сам ты - ребенок, выкупанный в солнечных лучах, медовом чане, отчаянно четырнадцатилетний, в рубашке сшитой травяными нитками, взлелеянный всеми мирскими ветрами, и пальцы у тебя поцарапанные малиновыми ветками, это ли не признак твоей живости, самой что ни есть настоящности?
и изо всех сил бежишь из сада туда, в дом
- мама, мама, мне такой сон приснился, мама, мамочка, как бы сделать так, чтобы не взрослеть?

мама выпутывает листья с твоих волос, наливает в кружку мятный чай.

я преклоняюсь пред твоим внутренним кораблем
твой корабль просторен и светел, с мачтой цвета черничного сока.
он находится в тихой гавани громкого твоего сердца.
ты капитан, рулевой, кок, корабельный бог.
я – только имя, одно лишь имя, название твоему кораблю
(больше ни слова обо мне! ни словечка больше не вздумай)
твой корабль ведет ветер внутренних противоречий
прямо, прямо - никаких поворотов, ни к каким сомнительным берегам
никаких кабаков, табака и развеселых девиц,
у которых вечно протертые ручки дешевых сумок
(в сумках они носят перламутровую пудру зеркало морскую капусту
полное отсутствие вкуса и компаса если заблудятся то навсегда)

каждое утро ты задаешь направление и пьешь кофе на смотровой площадке
воротник рубашки потом целый день пахнет выстиранными в морской воде облаками
солью и сладким яблочным пирогом со звездами вместо бисквитной крошки
посмотри на меня!
я огромный трехцветный кот! тот самый, что живет в рубке и несет удачу
штормы от меня разбегаются - мне кажется они даже попискивают как мыши
пока я здесь – тебе нечего бояться
просто чеши за ушком и по спине гладь чудесного мурлычущего кота!
и еще пожалуй непременно категорически следовало бы завести кита.
ну пожалуйста! обещаю что буду смотреть, чтобы он не тушил курительные твои трубки и не игрался в камбузе где виноград вино и рыба
пожалуйста! ты же знаешь что я не могу спать и скребу постоянно.
а киты знают самые лучшие колыбельные для корабельных кошек
соглашайся!

Мой друг работает смотрителем маяка. Это, чтобы вы понимали, не очень и легко. Целые дни он проводит, вглядываясь туда, вдаль. Изредка, правда, сидит за столом и что-то пишет, или печет булочки на маленькой кухне.

А у него дочь растет, в том же селении, на берегу которого и стоит маяк. Маленькая златовласая разбойница, ветер по утрам причесывает ей волосы, солнце учится у нее свету, море сказки рассказывает. И все время, все время тоскует она по папе.

Только папе ее, моему другу, запрещено покидать маяк. Два года назад заметили возле самого селения нечто страшное, чудовищное, еще и крылатое. Существо это подлетало к каждому из домов и неистово било крыльями и окутано было все вот огнем и дымом. Но огонь был-то как раз не уничтожающий, а согревающий, возвращал искру жизни каждому, кто в том нуждался. Только никому до этого не было дело, все кричали и плакали. А потом решили отправить кого-то на маяк, чтобы он следил, не появится ли опять чудище это. Выбрали самого сильного и бесстрашного, с глазами такими, что само море успокаивалось, когда он на него глядел.

Выбрали моего друга. Будущего.

… Когда совсем уж начинаю по нему скучать, беру его дочь, сажу себе на спину, и мы летим, долго летим, объедаясь облаками по дороге, как другие – сладкой ватой. А потом приземляемся у маяка.
Мой друг, ее папа, угощает нас булочками. Ни на одном берегу не сыскать ничего вкуснее.

Потому что твой удел – собирать для костра ветки, собирать от людей молитвы, отчаявшихся – поить чаем, заблудившихся - беспрестанно отводить к пристани, варить вино, не верить чужой вине, не ведать чужой войны.

Потому что ты – сплав меди, меда и неведомого земли металла. Потому что я ни разу из-за тебя не рыдала, хоть всегда любила. (я только раз спросила, любишь ли ты меня, и ты ничего не ответил, а далеко-далеко начал звенеть колокол. Больше я не спрашиваю ни о чем таком)

Потому что мне – защищать это мир.
Тебе – любить.
Вместе нам – создавать его.

Я выращиваю сад, а могла бы – наших детей. По утрам я выхожу на пристань, где то шумит вода, но шумит она не по мне. Я закрываю глаза, босиком по земле, потрескавшейся от жары, 12 шагов, 12 шагов до колодца, и еще один в сторону, чтобы дотянуться рукой до вещей, сохнущих на веревке. От утренней прохлады они холодные. А воздух – уже совсем теплый, но теплый он не по мне. Я возвращаюсь в дом, не слушать море, не слышать море, значит и тебя не слышать, но так и следует.

Надеваю сарафан, невесомый ситцевый сарафан, с темно синими на нем цветами, я могла бы в нем танцевать. Я и танцевала. Шива приглашал на танец, не меня конечно, а девочку, что продавала лимоны и персики, я и сама была влюблена в нее. Когда была ею. Девочкой - волшебной лисицей, золотым облаком, медовой травой, мякотью утреннего солнца. Проходила возле уличных музыкантов, сыпала им монеты, а у них одна только просьба – рассмейся, и потом еще вот – останься.

А я – только идея, очертание, что не имеет о себе представления, что вообще ничего не имеет. Меня любил ветер – и я становилась ветром, мы спали в ветках жасмина. Меня любил Шива, и я становилась Шакти, приносила ему по утрам сок из нектаринов, а он целовал перед каждым новым сотворением мира. Меня любило море, и я становилась морем, мы встречали рассвет на дне разбросанных по всему пляжу детских формочках для песка. Меня любишь ты – и потому я надеваю невесомый ситцевый сарафан, и мы решаем, что солнцу всходить на востоке, яблоку быть сладким, свету – сиятельным, а человечеству – жить в счастье, пока мы не уснем. Да как же уснешь, если нас все время тут будят мантрами.

Безнадежная моя синь, апельсиновый хруст под ребрами. Нас обманули, вот мы и ходим теперь, как сомнамбулы, ни прижаться к плечу, ни в дом зайти, ни приклеить на входную дверь записку, мол, проверь, или свет выключен.

Потому что как он может быть выключен, если его единственный источник – это ты. Ты и носитель его и причина и повод. Небесный провод. Солнце бывает целует в нос, а потом кричит «Эй ну чего это ты током бьешься». Я, - говоришь, - улыбаюсь, а не бьюсь. Не выдумывай.

Нас не предупредили, не объяснили, что это вообще за мирок. То есть если вот курок к виску приставят, то можно разобраться, что делать. А если счастье свалится – то черт его разберет, как с ним быть дальше, на какой садить стул и чем кормить. Хотя ладно, на счет кормить – по-моему всем ясно, что вареньем абрикосовым .

Солнечные зайцы собираются по утрам возле твоей кровати, чтобы согреться. Мне их лечить потом приходится. От ожогов.

Август приходит домой – загорелый, растрепанный, в майке, выгоревшей на солнце. И глаза у него – цвета дикого меда, а руки липкие от арбузного сахара. Да и вид такой, будто всю Сахару перешел на спор за мороженое. Разумеется, шоколадное.

И стоит сейчас перед тобою, весь лучистый, карманы набиты янтарными камушками, глиняными фигурками, косточками абрикосовыми. Брось такую в песок – и тут же вырастет дерево, до того Август созидателен!

Стоит на пороге твоем 2 минуточки, а потом берет за руку:

- Ну идем! У меня для тебя – миллион дорог, и на каждой – по миллиону птиц, миллиону влюбленных сердец, и по пути - никаких зеркал, только мята, вода, предрассветная золотая пыль, я люблю тебя, - говорит Август. – Я люблю тебя, побежали

Я не думала что это окажется так. Был обычный ребенок – поцарапанные колени, в волосах – чердачная пыль и выгоревшая на солнце трава; был самый простой мальчик – а стал маяк.

Я и не думала ни о чем таком. Воспитывала не очень строго, не ругала за разбитые окна, вывернутое велосипедное колесо, читала ему на ночь притчи (сказки - развращают), не стихам учила, а заповедям.

Я и не хотела ничего такого. Уж кому как не мне знать, что бывает, когда мама – фантазерка, выдумщица, лгунья! Рассказывавшая про отца-дракона, про сестру-русалку! (Отец бросил меня, сбежав с туристами в горы, а сестра утонула в реке, когда мне было 2, я совсем ее не помню)

Только раз, ведь всего раз отошла от своих правил! Мы шли вдоль моря, и ребенок начал задавать вопросы, уверенно задавать, и.. у меня не хватило сил сказать неправду.
- Ого, серьезно дракон? Так чего он прилетает к нам?
- Он вроде как забыл дорогу. Ну посмотри сам – город как город. Никаких опознавательных знаков. Таких тысячи
- А сестра твоя правда русалка? А если я буду долго-долго сидеть на берегу, то смогу ее увидеть?
- Та же история. Совсем не знает куда ей плыть

А утром захожу в его комнату – окно настежь открыто, и кровать расправлена, и нет его там, нигде его нет. А люди на улице начинают говорить, что на берегу нашем появился маяк.
- И какой! В жизни таких не видывал! Весь золотой, а у подножья – растет земляника и яблок полно рассыпано, прям будто сверху падают.

.. У драконов запасов яблочного варенья - на вечность вперед.
.. Маленькая девочка вплетает в венок земляничные листья - и бросает в воду.

Жить непримечательной жизнью. Иметь 2 костюма, безвкусную настольную лампу, ходить на работу (что то связанное с деньгами). Не знать о себе ни имени, ни любви, ни истории. Только и таланта – заваривать чай с медом и вереском да разводить костер. Носить все время очки с темными стеклами, не получать поздравления на праздники. Если и ждать чего то, то только когда в супермаркет завезут имбирное печенье.

А потом, конечно, взлететь.
Другие птицы зовут тебя Фениксом. Ты прищуриваешь золотой глаз и вплетаешь в их крылья вереск.

Ты можешь быть сколько угодно остроумен, колок, изобретателен, саркастичен, когда темы касаются любви или отношений. Можешь считать это все придуманной чепухой, заговором продавцов конфет/прокатчиков dvd, пиар ходом сумасшедших писателей. Ты можешь иронично хмыкать, стоит только кому то начать трепаться о своей взаправдашней, навсегдашней влюбленности.

Но когда человек, который для тебя Рим, солнце и разряд для сердца, пишет в 4 утра «Мне снился кошмарный сон и так страшно шумит ветер», ты будешь отвечать «Я люблю тебя, перестань бояться».

И не потому, что нужно так сказать, чтобы успокоить. Просто ты веришь, что твоей любви хватит, чтобы уберечь целый мир от всех самых жутких ночных кошмаров.

Мир отвечает тебе взаимностью. И люди, что не видят кошмары во снах, скучая, творят их наяву.

Кто бы мог подумать, что мы вырастем и мир окажется не таким, как трепались об этом Гримм или Андерсен или дяденька Папин друг.

Что мы не умрем ни в 5, проглотив жвачку, ни в 8, съехав с крутого спуска каньона, угробив при этом велосипед, ни в 12, смотря как любовь жизни этой, предыдущей и следующей целует не нас. Как совсем неожиданно обнаружим, что смерть любимой кошки – не наша смерть, и переезд в другой город – не то же самое, что конец света.

Кто бы мог подумать, что мы вырастем и станем предпочитать поцелуи конфетам (до того, как научимся совмещать).

Что в наших венах морской воды будет больше, чем алкоголя и это было бы ужасно забавно, если бы рыбы, которые души не чают в соленой воде, по ночам спали, а не плескались в районе глаз.

Что зеленоглазые боги будут находить время забегать к нам домой, правда, зачастую, совсем вечером, потому что небесным жителям недосуг следить за солнцем, и нам – простым людям – приходится включать солнце свое, комнатное, чуть ниже ключиц, и согревать теперь все вокруг.

Что экзамены будут сдаваться, а легко ли, трудно ли, в плен ли – это ничуточки не важно, и из миллиона восьми вопросов нам попадутся именно те 3, единственно повторенные перед дверью.

Что птица, залетевшая на наш балкон окажется Ихлеской, а значит мы обречены быть счастливыми от сегодня и до конца Вселенной, хочется нам того, или так себе.

Кто бы мог подумать, что мы вырастем, и мир окажется совсем не таким, каким мы себе его представляли.

А намного, намного лучше.

Каждое утро дракон ходит на уроки математики.
- Все, что говорит принцесса, - рассказывает его учитель, - следует делить на 100. Например, ты принес на ужин печенье с шоколадными крошками и она говорит, что наелась сладкого на 10 лет вперед. Значит, уже завтра с утра ей захочется шоколад. Если принцесса жалуется, что у нее так болит голова, будто там танцуют 5 тысяч слонов, то она просто слишком резко встала со стула. А когда хвастается, мол принц с соседнего королевства танцует в 100 раз лучше тебя – то тут и волноваться нечего, скорее всего он оттоптал ей все ноги еще и на платье наступил.

Дракон слушает это все и скучает. Ему не нравится математика, а принцесс он считает воображалами. Сразу после занятия дракон бежит играть с маленькой разбойницей.

Северная медведица выкладывает на стол тимьян, форель и чернику. Наливает в ковш молока. Сегодня она ждет гостей, гости балуют ее не так часто. Младший сын переступает порог, за руку ведет девушку, волосы ее растрёпаны, платье – из цветных лоскутков, где проходит она – поднимается пыль. Северная медведица улыбается – они знакомы. Юную девушку зовут Ветер. Когда она смеется, поднимаются волны, а с соседних домов сносит крыши.

Местные жители, впрочем, не жалуются. Лежат себе вечерами в кровати, считают звезды. От лунного света волосы становятся крепкими, серебристыми, и пахнут совсем как море.

Здравствуй, я тут взрослею, мама учит меня заполнять счета за квартиру, а хотелось бы – наполнять светом твои глаза, а хотелось бы – наполнять рюкзаки и заполнять пространство, все пространство – отсюда и до соседнего горизонта, соседнего, конечно, Юпитеру.

Здравствуй, я учусь не спать, быть под стать этим мальчикам, красивым высоким мальчикам, сколько их тут развелось, внебрачных детей драконов, у которых сердец по 5 штук. Ходят с ровными спинами, важничают за вечерними коктейлями, как им чешуя не протирает их дорогие костюмы?

Здравствуй, тут вместе с нами взрослеет мир, ну с ума сойти. Юпитер, поговаривают, подарил кому то одно из своих колец, дракон – одно из своих сердец, а ты все мультики не можешь насмотреться. А насмотришься – приходи в гости, сердце мое за тобой скучает, и второе тоже – скучает. Мама сердится, что я все лето хожу в перчатках, ну а как их снять, неудобно будет – на моем пальце кольцо Юпитера, приходи, я тебе подарю.

Жило в одном королевстве апельсиновое эхо. У него были золотые глаза и корзинка со светлячками. Еще рюкзак, в котором эхо, ясное дело, апельсиновое, носило блокнот, ясное дело, со стихами. Стихи были сладкие-сладкие, но не как конфета, а как кататься на качелях или болтать по телефону с другом 15 тысяч часов подряд! У апельсинового эха друзей было полным-полно, столько же сколько во всем мире окон, где горит свет, или пекут пирог, или загадывают друг другу смешные загадки, или расчесывают волосы, или чистят яблоки и поют песни про зиму-лето-попугая

А я люблю тебя

ПРАВИЛА ОБЩЕНИЯ
Общаться и вообще держаться вместе нужно

тем, кто следит за расписанием поездов и тем, кто садится в поезд не глядя на пункт прибытия
тем, кто умеет сверять время по солнцу и тем, кто знает, что всему под солнцем свое время
тем, кто называет по именам созвездия и тем, кто назовет именем созвездия свою дочь
тем, кто выращивает розы и тем, кто ведет себя точно лис
тем, кто пишет письма и тем, кто их не читает
тем, кто знает как лечить любую рану и тем, чей удел – бессмертие
тем, кто властвует над молнией и тем, кто плачет, едва услышав гром
тем, кто считает деньги и тем, кто считает что все это - ерунда
тем, кто умеет вести корабль и тем, кто вырос в пустыни
тем, кто выпускает ртом дым, и тем, кто с детства боится драконов
тем, кто знает 34 способа разжечь костер и тем, кто не с первого раза зажигает газовую конфорку.
тем, кто не любит сказки и тем, кто носит на пальце кольцо Сатурна
тем, кто сосредоточенно строит башню из кубиков, как ты. Тем, кто сосредоточено превращает кубики в ветер, яблоки и луну, как я.

- Посмотри, посмотри, они яблоки собирают, сладкие золотые яблоки, маленькими своими ручками. А ноги у них все в ссадинах, все в крапиве и солнце, в нездешнем счастье.

Послушай, послушай, о чем они говорят, несовершеннолетние выдумщики лета, придумщики вишни, качелей, солнечных котят, сладких золотых яблок.

Подумать только, мне так жаль, так невыносимо жаль, что нам никогда не быть ими, не быть детьми.

- Ну знаешь ли, им тоже не быть как мы – птицами и крылатыми.

Дети прыгают на кровати, которую кто то вынес в сад. Прыгают, волосы разлетаются во все стороны, прыгают, голова кружится, прыгают, небо кружится, прыгают, взлетают, летят, летят.

Мир родился 15 минут назад, смотрит на все тут глазами умытыми, причесывает наспех высокую траву, поливает цветы, выращенные в самом его сердце.

Раскладывает на прилавках яблоки, вкладывает песни в головы полусонных поэтов, проверяет, чтоб все вокруг было кратно словам вода, бирюза и мед.

На головы детям выливает свет, в горло взрослым – вино. Собирает угли с почти погаснувшего костра, чтобы закрыть на небе кое какие дыры.

Потом замечает тебя, и от восторга становится тихим, невесомым, замирает, чтобы наблюдать спокойно. В конце концов решает нацепить на тебя корону, до того ты славный.

Ты идешь по улице, асфальт под ногами горяч, город – безветрен, ты – сердит, надоел уже этот тополиный пух, вечно путается в волосах.

Просыпаешься в 6, сонным облаком, золотой лисицей, машешь из балкона огромной птице, что живет на крыше соседнего дома, умываешься мягким абрикосовым светом, это из него же варенье твое для блинчиков, точно, пора завтракать!

Просыпаешься в 7, рукава запутываются в тумане, туман этот ты рассовываешь по карманам куртки, крепко застегиваешь замок. «Мы подружимся, если ты не удерешь, как южный ветер», - говоришь тихонько.

Просыпаешься в 8, идешь за яблоками вместе с другом. И крылья за его спиной вполне бы смахивали на ангельские, если бы не были такими изумрудно-чешуйчатыми. Зато яблоки достаете с самой макушки дерева, они насквозь солнцем пропитаны, ну будто вы.

Просыпаешься в 9, обнаруживаешь себя самолетом, целый день носишься по улице, широко расставив руки.
- Мама, как тот мальчик летает? Ты же говорила что люди не могут!
- Он наверное был послушным и мыл руки перед едой, и не смотрел мультики, когда ему запрещали! Так что тебе нечего и надеяться

Просыпаешься в 10, волосы медовые от того, что вчера целый вечер сидел под липой, рассказывал сказки девочке про драконов, самолеты, туман и яблоки. Девочка смеялась и вполне могла бы сойти за обычную, не будь смех ее таким ангельским.

Просыпаешься в 25. Взрослым, бесстрашным, отчаянно-смелым. Выходишь на крышу, машешь мальчику, что живет в соседнем доме. Мальчик – сонное облако, золотая лисица, дымчатый кот, проснувшийся на рассвете.